Онлайн книга «Рубеж»
– Люли-люли, прилетели гули… что мне с тобой делать… что мне с тобой делать… Он ходил и ходил по комнате, раз за разом повторяя свой вопрос, и от частого повторения слова его превратились в лишенные смысла звуки. Младенец не отвечал – пригрелся, заснул у братца на груди; Гринь уложил его в корзину, пристроил сверху вышитый матерью полог. Долго сидел на лавке, свесив руки между колен. Потом встал, оделся, взял шапку и пошел к Оксане. * * * – Завтра Касьян сватов присылает. Гриня, против ожидания, пустили в хату. Оксанины сестры шушукались на печи, Оксана стояла в сторонке и ковыряла на печи известку – хотя рано еще, завтра будет ковырять, когда сваты придут. Гринь присел на уголке стола. Оксанины родители сидели на лавке плечом к плечу – почти одного роста, оба сухощавые, суровые, со складками у бровей. – Откажите Касьяну, – сказал Гринь. – С какой радости? – Сам сватов пришлю. – Что за горе! – в сердцах сказала Оксанина мать. – Извел девку, истомил… И деньги уже есть… только куда дочь отдавать – в хату, чортом отмеченную?! – Бесененка выкинь, – тяжело проговорил отец. – Попа позови, пусть покадит и все что надо прочитает. Коли пообещаешь, что завтра же – откажем Касьяну. Оксана уткнулась в печку лбом. Так и замерла, не глядя ни на кого. – Обещаешь, чумак? Чтобы завтра же… Гринь молчал. – А нет, так убирайся! – внезапно разозлилась Оксанина мать. – Душу тянуть из девки… чтобы ноги твоей не было! – Он пообещает, – сказала Оксана, и по голосу ее было ясно, что она с трудом сдерживает слезы. – Молчи, когда старшие говорят! – Оксанин отец опустил на стол кулак так, что подпрыгнули миски и кринки. Гринь проглотил слюну. – Обещаешь? – ласково, почти умоляюще спросила Оксанина мать. Гринь молчал. Оксанин отец поднялся с лавки. Широко распахнул дверь; прошелся по хате холодный сквозняк. Указал Гриню на выход: – Вон. Гринь не шелохнулся. – Вон, сучье племя! Ведьмачий сын, чортов пасынок, чтобы духу твоего здесь не было! Гринь поднялся и вышел. В спину ему грохнула дверь; пройдя несколько шагов, Гринь наткнулся на поленницу, споткнулся, встал, удивленно глядя перед собой и не понимая, как это можно было промахнуться мимо калитки. – Гриня… Оксана выскочила ему вслед. Без свитки, босиком. – Гринюшка, да что ж ты… да как же ты отказываешься от меня, я тебя из чумаков ждала, молилась, на дорогу ходила, все глаза проглядела! Все думала, как свадьба будет… как в дом к тебе приду… Гриня, не хочу за Касьяна, откажись ты от матери своей ведьмы, от байстрюка чортового, возьми меня за себя, обещал ведь! – Обещал, – сказал Гринь мертвыми губами. – Так откажешься от байстрюка?! Гринь перевел дыхание. Положил руки Оксане на плечи, ей ведь холодно без свитки. В тот день его выпорол отец, как оказалось, без вины; Гринь сидел в бурьяне под чьим-то забором и ревел в три ручья, не столько от боли, сколько от несправедливости. Она подошла – коса до пояса, в стиснутом кулаке, в чистой тряпочке – сокровище. «А у меня яблоко!» «Ну и что, – сказал Гринь сквозь слезы, – у нас во дворе целая яблоня стоит!» «У вас дичка, – засмеялась девочка, – а это яблоко из панского сада». И развернула тряпочку. И Гринь вылупил глаза – такого чуда видеть не доводилось, наливное, будто из воска, желто-розовое яблоко в пятнышках веснушек… А запах, запах! «Ты не реви, – благожелательно сказала маленькая Оксана. – Ты, это самое… Хочешь, дам откусить?» – Гринюшка… отдай байстрюка. Он помолчал, слыша, как бьется ее сердце. – Отда… отдам. – Обещаешь? – Обещаю… – Мама! – Оксана, спотыкаясь, метнулась к дому. – Мама, батька… он обещает!! Громко, на весь двор, зевнул в своей конуре Серко. * * * Значит, судьба. Значит, судьба тебе такая. Исчезник тебя зачал, мать моя тебя родила, да ты же и убил ее. А теперь все. Свою жизнь загубить, да еще Оксанину – дорого просишь, братишка. Так дорого, что и медальоном золотым не откупишься. Гринь едва доплелся до дома. Все бродил кругами, оттягивал время, когда войти надо будет, младенцу пеленки поменять да и отнести его, младенца, на расправу, на эк-зор-цизм. А коли правда, что из-за этого малого новая засуха прийти может?! У кого пять детей – останется один или двое… Дорого просишь, братишка. Не такая тебе цена. Не понесу тебя никуда. Дам знать дьяку – пусть сам приходит с людьми да и берет. А мне со сватами надо договариваться – чтобы завтра же Оксану засватать, завтра! Прыть-то поумерь, Касьянка. Не для тебя девка. Вон, бери на выбор: Приська созрела, Секлета, Одарка… Смеркалось. Гринь долго стоял перед собственными воротами. Не решался войти; странно, остервенело гавкал Бровко на короткой цепи: то ли не признал хозяина, то ли замерз. Вошел. Остановился среди двора. Мерещится – или дверь приоткрыта?! «Хату простудишь, – недовольно кричала мать. – Живо дверь закрывай, живо…» В хате было холодно. Остатки тепла вынесло сквозняком; еще в сенях Гринь зажег свечку. Корзина стояла на столе пустая, вышитый матерью полог лежал рядом. Гринь ушибся головой о притолоку. Вот, значит, как… Пришли и взяли. Вот следы сапог на пестром половичке… Пришли и взяли, Гринь хоть сейчас может сговариваться со сватами, еще не так поздно, только что стемнело. Ни о чем не думая, Гринь полез за печь и проверил тайни*!*чок. *!*Деньги были на месте – ничего не пропало. Хватит, чтобы*!* *!*стол накрыть и музыку нанять. Хватит, чтобы земли прикупить и нужды не знать, жену баловать обновками, а детей – пряниками. Разве не для этого он жарился под солнцем в степи?! Разве не для этого рисковал жизнью, отбивался от разбойников и откупался от мытарей? Гринь стянул сапоги. Перемотал онучи; зачем-то обулся снова. Наклонился над опустевшей корзиной – теперь Оксана будет складывать в нее чистое белье. Корзина пахла младенцем. Кисловатым, молочным запахом. * * * Он застал их на площади перед церковью. Горели факелы, будто в праздник; луны не было, зато из-за обилия звезд небо казалось обрывком церковной парчи. |