Онлайн книга «Рубеж»
Сдерживая страх, я наклонился, дернул губы улыбкой. Вот она, борода, хватай! Ручонка протянулась вперед. Уже другая, не с четырьмя пальцами – с шестью. Я стиснул зубы. Святой, благословен Ты! Не допусти! Шестипалая ручка застыла, медленно опустилась. – Гу-у! Гу! Он что-то требовал. Чудные глаза взглянули в упор. И сразу исчезли Тени… Я был тут, я никуда не делся. Но это был уже не я… Кто-то другой сидел в старом тяжелом кресле. Нет! Не сидел! Стоял! Вокруг был незнакомый сад, чужие лица – и только запах гари, такой привычный, был знакомым. Дом пылал, пылал сад… …Магнолии горели неохотно. Дом, в полотнищах черного дыма, не желал сдаваться. Все эти старинные гобелены, посуда из серебра и фарфора, все эти ткани и резное дерево, дубовые балки и расписная известь потолков – все это сопротивлялось огню, как умело, и розовый мрамор садовых статуй давно уже сделался черным от копоти. На коробку с коллекцией шлифованных линз наступили сапогом. Собаку убили. Кошки разбежались. Улетела ручная сова, а белые мыши так и остались в доме. Поперек усыпанной гравием дорожки лежит грузное тело тети. А там – дальше – бабушка, а няню куда-то волокут, выкручивая тонкие, в медных браслетах, руки… И за сотни верст вокруг нет ни одного мужчины. Ни одного; только потные гиены в стальных рубахах, несколько женщин, уже мертвых или все еще обреченных, горящие магнолии – и я, задумавший обороняться шелковым сачком для ловли бабочек. Обо мне вспомнили. Сразу несколько рыл обернулось в мою сторону, в редких бородах блеснули белые зубы. Кто-то, временно оставив награбленное, двинулся ко мне – как бы небрежно, как бы привычно, как бы мимоходом, потому что всего и дела-то, что сгрести за шиворот обомлевшего от страха мальчишку, щенка, не сумевшего спасти даже свою белую мышку. А тетя лежит поперек дорожки и уже ничего не видит. И бабушке все равно. А няня… Белый платан за моей спиной устал бороться и вспыхнул снизу доверху, будто облитый маслом. Вместе с дуплом, вместе с гнездом болотницы, вместе с муравейником… Я знал, что не могу отменить случившееся, – и знал, что оставить все как есть тоже не сумею. Зачем я здесь, кто я такой, если не сумел защитить свой дом, свою бабушку, няню, тетю?.. Я отступил на шаг. Еще на шаг. Шелковый сачок в руках дрожал. Гиены ухмылялись, но я боялся не их. Я ненавидел себя. Я стыдился себя, слабого; япожелал, сам до конца не осознавая своего желания. Изо всех сил пожелал… И шагнул в костер. Вспыхнули волосы, боль впилась в щеки, в кончики пальцев. Я дернулся, пытаясь вырваться, вынырнуть из страшного видения. Рванулся… – Пан Юдка? Да что с вами? Лицо пани Сале было рядом – встревоженное, слегка растерянное. – Сейчас! Тут у меня нюхательная соль… Вот уж не думал, что в библиотеке пана Станислава есть нюхательная соль! Откуда? Я глубоко вздохнул, прогоняя остатки кошмара. Чужого кошмара. Чужого – но такого знакомого. Встал, улыбнулся, поправил сбившуюся на ухо кипу. – То я прошу прощенья у моцного пана и сиятельной пани… – Это я у тебя прошу прощения, пан Юдка! – Пан Станислав улыбнулся, хлопнул по плечу. – Да не вставай ты! Эх, мой грех, загонял я тебя! Ни дня субботнего не чту, ни дня воскресного… Пан Станислав качал головой, усмехался дружески, но я уже не верил – ни его улыбке, ни добрым словам. Я оглянулся – Пленник исчез. Ясно… Пан Мацапура продолжал улыбаться, что-то твердить о том, как вредно три ночи подряд не спать, но я не слушал. Умен мой пан! Наверное, так и было: взглянул он в глаза Пленнику, то ли случайно, то ли заподозрив что – и провалился в пропасть. В чужую пропасть. В бездны чьей-то памяти. Да, пан Мацапура умен! Не испугался (а может, испугался, да себя преодолел) – и проверить решил. На мне. На своем верном псе Юдке. Так-так… Интересно, что моему пану привиделось? Нет! Не привиделось! Что он заставил моего пана увидеть? Кто же ты, Пленник? * * * Нюхать соль я отказался и от стопки знакомой гданьской вудки – тоже. Пан Станислав не настаивал. Мы присели к столику, на скатерть легла толстая книга с позеленевшими медными застежками переплета. Я узнал – книга «Задея». Так-так… Для того и собрались. Пан Станислав и тут верно рассудил. Пани Сале в своем Сосуде некромант не из последних. И сам пан Мацапура не один год такие книги почитывает. Ну и я, глупый Юдка… Слушать о «Багряных Вратах» было неприятно. Читать – тоже. А смотреть на рисунки – тем более. И не только из-за «чистой крови». Я не брезглив; тем более людей, кто попадет в замок, все равно не спасти. Говорят (говорили – прежде), что такой кровью пан иногда ноги парит. От боли в суставах. Может, врут? Другое не нравилось. «Багряные Врата» – все равно, что топор в руках ювелира. Или портного. Вместо тонкой работы – удар сплеча. Хотя… Я вновь перечитал затейливую вязь скорописи, проглядел густую киноварь рисунков. Три круга: глумленье, Имена и кровь. И дорога – тоже из крови. Грубо! Очень грубо! Но кто знает? Обнадеживать не стал. Может, и выйдет. Хвала Святому, благословен Он, мне таким заниматься не приходится! И не придется. Пани Сале принялась что-то рассказывать о настоящих Воротах – о тех, которые стерегут Малахи, – но я не стал слушать. Захотят рискнуть – пусть! Я им не спутник. Другое сводило с ума, не давало покоя. Пленник! Чего он хотел от меня? Помощи? Или просто угрожал? Или?.. * * * Дверь хлопнула, пан Станислав откинулся на спинку кресла, улыбнулся. – Тебе и вправду надо отдохнуть, пан Юдка! Завтра поспи, а послезавтра работа будет. Я плечами пожал. Впервые, что ли? |