Онлайн книга «Крупным планом»
— Просто предполагаю, адвокат. — Что предполагаете? — Что у вас самая совершенная темная комната с самым совершенным оборудованием. — Но вы ведь ее никогда не видели, верно? Опять эта ухмылка. Как же мне хотелось стереть ее с его рожи. — Нет, никогда. Лжец. Бет наверняка развлекала его там, когда детей уводили на прогулку, показывала ему мой подвал. — Тогда почему вы автоматически предполагаете… — Да такой денди с Уолл-стрит наверняка может позволить себе все самое лучшее. А это значит, что он все самое лучшее и имеет. Вот и все. — Он передал мне пачку снимков. — Вот взгляните, что вы об этом думаете? Я перебрал полдюжины фотографий. Черно-белые монохромные портреты разных бродяг, все на фоне какой-то унылой гостиницы, настоящей дыры. Сборище уродов. Жирный байкер с тремя стальными зубами и огромным родимым пятном, занимающим полщеки. Два черных трансвестита в виниловых штанах и с заметными следами уколов на голых руках. Валяющийся на земле одноногий калека, изо рта которого стекает слюна. Но хотя сами образы были шокирующими, было в манере Гари что-то такое, что коробило меня. Снимки были слишком самонадеянно искусственными, специально снятыми так, чтобы привлечь внимание к человеческому уродству. — Впечатляет, — сказал я, возвращая фотографии. — Еще чуть-чуть, и вот вам скитальцы Аведона, столкнувшиеся с Арбюс. — Вы хотите сказать, что я ему подражаю? — Наоборот, я подразумевал это как комплимент. — Я никогда не был большим поклонником Арбюс, — сказал он, наливая вина в бокал и протягивая его мне. — Избыток verite, а композиционной четкости не хватает. — Да будет вам. Арбюс — гений композиции. Помните этот снимок рождественской елки в гостиной Левиттауна, как каждый предмет в комнате — диван, телевизор, лампа с пластмассовым абажуром — подчеркивают ужасающую стерильность изображения… Вот это и есть композиционный гений. — Она обожала предмет, но не любила картинку — такая у нее была философия. — По мне, это правильная философия фотографа… — Только если вы верите в простодушие… — Вы хотите сказать, что Арбюс была простодушной? — Я хочу сказать, что она всегда старалась быть пассивным зрителем… — И что в этом плохого, если вы, конечно, не из тех фотографов, которые всячески стараются привлечь внимание к своему причудливому взгляду. — Значит, вы находите, что эти снимки неоригинальны? — спросил он, помахивая фотографиями. Я осторожно подбирал слова: — Не в этом дело. Они продуманные. В них слишком много вас. И недостаточно пассивного наблюдателя… — Чушь собачья. Фотограф никогда не может быть пассивным наблюдателем… — Кто сказал? — Сказал Картье-Брессон. [22] — Еще один ваш друг-приятель? — Я встречался с ним пару раз, да. — Полагаю, он вам это лично сказал. «Гари, фотографер он никогта не толжен бить пассивный наблюдатель». — Он это написал. Гари снял с полки книгу Картье-Брессона. Фотограф никогда не может быть пассивным наблюдателем, он может чего-то достичь, только если участвует в событии. — Надо же, — сказал я. — И он лично подписал вам эту книгу? Гари предпочел не обращать внимания на сарказм и продолжал читать. Перед нами две возможности для выбора и, следовательно, для сожаления: первая — непосредственно на месте, когда высмотрите в видоискатель, а вторая наступает тогда, когда все снимки проявлены и напечатаны, и приходится выбрасывать менее удачные. Именно тогда, и слишком поздно, вы осознаете, где ошиблись. Он смотрел на меня, лицо раскраснелось от злости. — Это вас не задевает, адвокат? — спросил он. — Разумеется, вы с неудачами незнакомы. Особенно в области фотографии. Вспомните о проведенном впустую годе в Париже. Или вашем стоянии за прилавком в магазине фототоваров, а еще… Я услышал свой шепот: — Откуда, мать твою… Он торжествующе ухмыльнулся. — Догадайтесь, — предложил он. Последовало молчание. Я тупо смотрел на пол, покрытый линолеумом. Наконец я пробормотал: — И давно? — Вы имеете в виду Бет и меня? Пару недель, так мне кажется. Точно не помню. — И у вас… Он хихикнул: — Любовь? Она это так называет. Еще один удар под дых. — А вы? — Я? — весело отозвался он. — Ну, я развлекаюсь. Хорошо развлекаюсь. Потому что, как вы наверняка знаете, Бет в постели просто блеск. Хотя возможно, если судить по тому, что она рассказывала, вы можете этого и не знать. — Заткнитесь. — Нет, нет, нет, это вы заткнитесь. И внимательно слушайте. Она любит меня. И ненавидит вас. — Она не… — Да. А-а, еще как. Ненавидит всей душой… — Прекратите… — Ненавидит вашу работу. Ненавидит свою жизнь здесь… — Я сказал… — Но больше всего она ненавидит то, что вы сами себя ненавидите. Вашу жалость к себе. То, что вы считаете, будто попади в ловушку, и отказываетесь признать, что фотографа из вас не вышло. — А из тебя вышло, лузер? — По крайней мере, я не ною, чувак… — Ты неудачник при трастовом фонде. — Но я все еще продолжаю снимать. И иногда у меня неплохо выходит… — Ты полное ничтожество… — А у тебя все получилось? — Я являюсь полноправным партнером в одной из крупнейших… — Признайся, ты просто корпоративный мудак, который не в состоянии поиметь свою собственную… Вот тут я на него бросился. И ударил. Бутылкой «Туманной бухты». Сильно размахнулся и попал прямо в висок. Бутылка раскололась на две части, одна часть осталась в моей руке. Гари отлетел в сторону. Я кинулся на него снова — и вдруг увидел, что острый край бутылки утонул в его шее. Все заняло не более пяти секунд — и я весь вымок. На меня вылился целый гейзер крови. Кровь попала мне на лицо, на мгновение ослепив меня. Когда мне удалось стереть ее с глаз, я увидел, как Гари, шатаясь, идет по комнате и в шее у него торчит бутылка. Он повернулся ко мне, лицо мертвенно-бледное от шока и удивления. Его губы зашевелились. Вроде бы он произнес: Что? И упал ничком в кювету с проявителем. Кювета перевернулась. Его голова ударилась об пол. |