Онлайн книга «Особые отношения»
— Ну да, это больно, — сказала Сэнди, когда я позвонила ей в тот день. Черт, да я с ужасом вспоминаю, как это было. — В самом деле? — Я ухватилась за это откровение, как за соломинку. — Уж поверь мне, это не самая большая радость материнства. Я знала, что она врет, что это ложь во спасение. Ведь я постоянно паслась в доме Сэнди после рождения ее первого сына Она кормила его грудью и не выказывала ни малейших признаков дискомфорта. Наоборот, она так к этому приспособилась, что однажды я застала ее с утюгом — она гладила распашонку и одновременно кормила ребенка. — Просто без привычки, да по больному месту, в этом все и дело, — сказала Сэнди. — Когда собираешься опять в больницу? — Вечером. — Я с трудом подавила ужас в голосе. — Уверена, он симпатичный, — предположила Сэнди. — У тебя есть цифровой фотоаппарат? — Ой, нет. — Да ты что, купи скорее и начинай его фотографировать. — Хорошо, — сказала я таким сдавленным голосом, что Сэнди немедленно почувствовала неладное. — Салли… ну-как рассказывай. — Что рассказывать? — Скажи — что происходит? Ничего не происходит. — У тебя нехороший голос. — Просто день трудный, вот и все. — Ты уверена, что только это? — Конечно, — бодро соврала я. Но на самом деле… Что? Я и сама не понимала, не имела никакого представления о том, что было на самом деле. Просто мне страшно не хотелось возвращаться в больницу вечером. Положив телефонную трубку, я укрылась в кабинете Тони от строителей, сновавших по всему дому. Упав в мягкое, глубокое кресло, я уставилась на рукопись, аккуратно лежавшую у компьютера, слева от клавиатуры. Под стаканом для ручек лежала толстая тетрадь в плотном черном переплете. Я знала, что Тони уже много лет ведет дневник. Я обнаружила это в первую же ночь, когда мы спали в его захламленной холостяцкой квартире в Каире. Я тогда встала в туалет в три часа ночи и застала его в гостиной — он быстро писал что-то в блокноте с черной обложкой. — И какая мне выставлена оценка — двойка или, может, троечка? — спросила я, стоя в дверях. — Это тайна, — ответил он, захлопывая блокнот и надевая колпачок на ручку. — Как и все остальное в этом блокноте. Он говорил приветливо, но твердо. Поняв намек, я никогда больше не спрашивала его о дневнике… хотя за эти месяцы не раз заставала его делающим записи. Кто-то сказал однажды, что люди, ведущие дневник, немного напоминают собак, обнюхивающих свою блевотину. Ну а мне всегда казалось, что любой, кто изо дня в день ведет хронику собственной жизни — и, следовательно, поверяет бумаге свои сокровенные мысли о близких, — в глубине души надеется, что его записи будут прочитаны. Может, именно по этой причине — предположила я — Тони оставил черную тетрадку на столе. То есть Тони знал, конечно, что я уважаю его частную жизнь и не вхожу в кабинет в его отсутствие. Но у меня невольно возникло чувство, что сейчас он провоцирует меня, как бы говоря: ну же… давай открой его, рискни. А может быть, он оставил его случайно? Тогда все мои подозрения насчет его коварных провокаций — просто бред и лишний раз говорят о моей растущей неуверенности? Я и впрямь чувствовала себя неуверенно. Настолько, что, почти уже решившись открыть дневник и узнать, что за страшные откровения таятся внутри («Мы абсолютно не подходим друг другу», «Почему эта идиотка все так буквально понимает?», «Я оказался в тюрьме, которую выстроил собственными руками»), я поняла, что лучше этого не делать, потому что я не вынесу правды. С другой стороны, ну кто, даже находясь в здравом уме, отважится узнать сокровенные мысли своего супруга? Вот я и отдернула руку от тетради, а также не поддалась искушению полистать рукопись романа, чтобы понять, чьей манере решил подражать Тони — Грэма Грина или Джеффри Арчера. Вместо этого я просто разобрала диван, вынула из ящика плед и подушку, постелила, потом опустила жалюзи на слуховом окне, переключила телефон в режим автоответчика, сняла джинсы и прилегла. Несмотря на шум дрели и шлифовальной машины, я заснула почти мгновенно — что называется, провалилась. Потом я услышала знакомый голос: — Что ты здесь делаешь? Я не сразу смогла сообразить, где нахожусь и что происходит. Точнее, осмыслить тот факт, что, по всей вероятности, уже наступила ночь, в комнате горел большой торшер, а в дверях стоял мой муж и озабоченно смотрел на меня. — Тони? — спросила я хриплым спросонья голосом. — В больнице тебя разыскивают… Тут я пробудилась окончательно. — Разыскивают? — Джеку стало немного хуже. Снова желтуха. Я вскочила на ноги и судорожно начала одеваться. — Едем, — бросила я, натягивая джинсы. Тони решительно остановил меня: — Я там уже был. Сейчас все в порядке. Они сначала испугались, что это рецидив. Но анализ крови показал, билирубин чуть выше нормы, беспокоиться не о чем. Однако Джека решили опять перевести в интенсивную… Я прервала Тони на полуслове: — Расскажешь в машине. — Мы никуда не едем. — Даже не говори мне, что мы не едем. Это же мой ребенок. — Мы не едем, — повторил Тони, с силой сжав мою руку. — Ты можешь оставаться, а я… — Ты слышишь меня? — Он повысил голос. — Сейчас уже почти полночь. — Что? — Это меня поразило. — Семь минут двенадцатого. — Что за чушь! — Ты проспала целый день. — Быть этого не может. — По крайней мере, из больницы тебе пытались дозвониться начиная с трех часов. — О, нет! — А я тебе оставил не меньше десяти сообщений на мобильнике. — Почему ты не позвонил рабочим? — Потому что у меня на работе не было номера их долбаного мобильника, вот почему! — Я прилегла вздремнуть после того, как навестила Джека утром. — Вздремнуть на двенадцать часов? — Я виновата. Я мягко высвободила руку и оделась до конца. — Я все-таки съезжу, туда. Он встал в дверях, преграждая мне путь: — Не слишком хорошая идея. Особенно после того, как… — После чего? — спросила я. Но я уже подозревала, что услышу в ответ. — Особенно после тех сложностей, которые у тебя были сегодня утром. Эта сучка, сестра Макгуайр. Продала меня. — Просто небольшая проблема с кормлением, вот и все. |