Онлайн книга «Особые отношения»
Через пять минут после ее ухода двери снова отворились, и я познакомилась со своей соседкой по палате. Собственно, знакомства не произошло — она была в бессознательном состоянии после операции. Во всяком случае, я решила, что она в состоянии чего-то после какой-то операции, потому что ее привезли на каталке, а голова была обмотана бинтом. Хоть я и скрючилась на кровати, однако сумела рассмотреть, что это чернокожая женщина, примерно моя ровесница. Сестра Паттерсон помогла санитарам подвезти каталку к кровати. Когда они ушли, сестра прочитала записи в карте, измерила ей пульс, поправила простыни. Заметив, что я слежу за ней взглядом, она сказала: — Ее зовут Агнес. Ее сынок, Чарли, в соседней палате вместе с вашим малышом. Может, вы с ней поговорите немного, когда она придет в себя? Вам полезно будет. С ней ведь было то же, что сейчас с вами происходит. В смысле, с ней пока и есть все то же — страшно жалко, но уж как есть. В этой вашей пляске нет ни ритма, ни правил. Тут самое главное — остановиться, пока не доплясалась до серьезных неприятностей. Вот с бедняжкой Агнес похоже, уже случилось. Но вы ее послушайте, пусть расскажет о себе. Она такая светлая голова, наша Агнес — госслужащая, притом высокого ранга. Да только болезнь не разбирает — ей дела нет, кто ты такой, верно? Она подошла и снова села ко мне на кровать. Мне ужасно не хотелось, чтобы она это делала. — Раз уж мы заговорили о скверных вещах, которые случаются с хорошими людьми — как вам такое выражение? — открою секрет; вы произвели не лучшее впечатление на докторшу. А она из тех врачей, с которыми предстаешь сотрудничать, если вы понимаете, о чем я. Старой выучки врач. Очень любит порядок, всегда точно знает, что для вас лучше. И именно это и делает. Что там ни говори о ее манерах, но она и правда отлично знает, как вытягивать девушек вроде вас из таких переделок. Уж поверьте мне на слово, из этой трясины можно выбраться, и этот путь впятеро короче и проще, чем кажется. Просто помогите нам помочь вам… Так что давайте. Постарайтесь проглотить хоть кусочек. Эм, надеюсь, ты не думаешь, что я сейчас разбегусь и стану тебе помогать? Проблема в том, в чем она состоит, а состоит она в том, что есть проблема, которая представляет собой проблему, когда речь заходит о вышеупомянутой проблеме, потому что в том и проблема, что… Она выдвинула столик, отрезала кусочек сэндвича и поднесла его к моему рту. Слушай, я знаю, ты хочешь мне добра. Но… нет, я не собираюсь опять возвращаться ко всему этому. — Может, яблока? Молока? Наше лучшее бисквитное печенье? Может, хоть что-то понравится? Только тишина. — Ладно, а как насчет того, чтобы выбраться сейчас из кровати да пойти проведать Джека? Он бы, наверное, сейчас не отказался, чтобы его покормили. На это я наконец отреагировала довольно бурно: схватила подушку и зарылась в нее лицом. — Похоже, я сплоховала, — сказала сестра Паттерсон. — Но слушайте, ведь и правда, ребенку-то есть надо? У сестры на поясе заверещал пейджер. Она посмотрела на меня. — Вызывают. Забегу к вам позже. А если вам что-то будет нужно, просто нажмите на кнопку. Мне ничего не было нужно — и уж меньше всего я нуждалась в визите Тони, который пришел через час. Он принес сегодняшний номер «Кроникл» и большой яркий пакет лакричного ассорти. Когда он нагнулся меня поцеловать, я посмотрела на циферблат его часов: 17:12. Не иначе, как чувство вины заставило Тони нанести столь ранний визит — на добрых три часа раньше, чем он обычно сдавал в печать свои полосы. — Ну, как дела? — спросил он. Я ничего не ответила. — Вот принес тебе… Тони разложил гостинцы на тумбочке у кровати, нерешительно оглянулся на стул, решая, сесть ему или не стоит, и остался на ногах. Еще он решил сосредоточиться на разглядывании точки чуть в стороне от меня — его явно смущали мой вид и странная, застывшая поза. — Я только что был у Джека. Отличные новости — он отоспался, и сестра сказала, что он опустошил две бутылочки, такой был голодный. А это, она сказала, явный признак, что у него все в полнейшем порядке. Потому что он в безопасности, вдали от моей нежной любви и заботы. — В общем, сестра сказала, что ты можешь с ним повидаться в любую минуту… Хватит, хватит, довольно. Не нужно мне твоего великодушия, я его не заслуживаю. Я закрыла глаза. — Да, она мне рассказала, что ты так делаешь. Я закрыла уши подушкой. — Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Я не двигалась. Наконец он сказал: — Надеюсь, тебе скоро станет лучше. Я услышала, как он ушел. Сняла с головы подушку. И тут услышала голос с другой стороны: — Ты кто? Это была моя соседка, Агнес. Она сидела на кровати, с бессмысленным, рассеянным видом. Впрочем, я-то сейчас тоже вряд ли могла похвастаться ясностью мысли. — А вчера ты тут… Не помню… Ты тут была, верно? А может… Она озадаченно замолчала, как будто не в силах уследить за потоком мыслей. — Агнес — это я. А ты всегда кладешь вот так подушку на голову? Агнес, ты поняла? Да поняла — и рада видеть, что не у одной меня съехала крыша. — Агнес. Ну, Агнес А-Г-Н-Е… Вошла сестра Паттерсон. — Она слов на ветер не бросает, наша Салли, — заметила она. — Салли? — переспросила Агнес. — Так ее зовут. Салли. И сегодня она не в настроении болтать. Но мы все тебя просим, продолжай с ней разговаривать — рано или поздно мы все же услышим ее американский акцент. Агнес хлопала глазами, пытаясь переварить полученную информацию. — Почему она американка? — Почему? — фыркнула сестра Паттерсон. — Да потому что родилась там, так мне сдается. И у нее есть маленький сынок, как у тебя. — Его зовут Чарли? — спросила Агнес. — Нет, это твоего сына зовут Чарли. — Я знаю. Знаю. Просто я думала… Она растерянно умолкла на полуслове. — Джек, — подхватила сестра Паттерсон. — Его зовут Джек. — А я… я… — Немножко спутала, вот и все, — утешила сестра Паттерсон. — Так же, как в прошлый раз. Но завтра утром будешь в норме, обещаю. А сейчас хочешь чего-нибудь к чаю? Агнес помотала головой. — Ну же, не начинай по новой, — огорчилась сестра Паттерсон. — Тем более после сегодняшнего… — Овсянку, — сказала Агнес, — я буду овсянку. — И сейчас мы тебе обеспечим овсянку. А тебе чего хочется, Салли? Я ответила привычным уже молчанием. — Ты себе же хуже сделаешь, Салли. |