Онлайн книга «Кукла»
|
Миколай отворил дверь гостиной и доложил: — Пан Старский. На пороге показался мужчина среднего роста, стройный, смуглый, с небольшими бакенбардами, усиками и еле заметной плешью. Лицо его имело выражение веселое и насмешливое. Еще издали он воскликнул: — Как я рад, кузиночка, что снова вижу вас! Панна Изабелла молча подала ему руку; яркий румянец залил ее щеки, а глаза исполнились неги. Вокульский отошел к столику, стоявшему у стены. Панна Изабелла представила их друг другу. — Пан… Вокульский, пан Старский. Фамилия Вокульского была произнесена таким тоном, что Старский счел нужным лишь кивнуть ему и, усевшись на некотором расстоянии, повернулся к нему боком. В свою очередь, Вокульский остался у своего столика и принялся разглядывать альбом. — Я слышала, кузен, вы сейчас из Китая? — Сейчас из Лондона, но мне все еще кажется, будто я на пароходе, — отвечал Старский, заметно коверкая польскую речь. Панна Изабелла перешла на английский. — Надеюсь, на этот раз вы останетесь подольше в наших краях? — Еще неизвестно, — также по-английски отвечал Старский. — А это что за господин? — спросил он, показав глазами на Вокульского. — Поверенный моего отца… От чего же это зависит? — Я думаю, вам, кузина, не следовало бы задавать этого вопроса, — усмехнулся молодой человек. — Это зависит… зависит от щедрости моей бабки. — Вот мило! Я надеялась услышать комплимент… — Путешественники не говорят комплиментов, ибо они по опыту знают, что под любой географической широтой комплименты только дискредитируют мужчину в глазах женщины. — Вы сделали это открытие в Китае? — В Китае, в Японии и прежде всего в Европе. — И вы собираетесь применять этот принцип в Польше? — Попробую и, если позволите, кузина, начну с вас. Ведь нам, кажется, предстоит провести время в деревне. Не правда ли? — По крайней мере таково желание тетки и папы. Однако мне не очень нравится ваше намерение проверять свои этнографические наблюдения. — С моей стороны это было бы лишь справедливой местью. — Значит, война? — Уплата старых долгов нередко приводит к миру. Вокульский так внимательно разглядывал альбом, что у него жилы вздулись на лбу. — Уплата, но не месть, — возразила панна Изабелла. — Это не месть, а лишь напоминание о том, что я — ваш давний кредитор, кузина. — Ах, так это я должна платить старые долги? — рассмеялась она. — Да, вы, путешествуя, не теряли времени даром. — Я предпочел бы не терять его в деревне, — сказал Старский и значительно посмотрел ей в глаза. — Это будет зависеть от способа мести, — ответила панна Изабелла и опять покраснела. — Их милость просят пана Вокульского, — сказал Миколай, появляясь в дверях. Разговор оборвался. Вокульский захлопнул альбом, встал и, поклонившись панне Изабелле и Старскому, медленно пошел за слугой. — Этот господин не понимает по-английски? Он не обиделся, что мы с ним не разговаривали? — спросил Старский. — О нет! — Тем лучше, мне почему-то показалось, что он не очень хорошо себя чуствовал в нашем обществе. — Вот он и покинул его, — небрежно ответила панна Изабелла. — Принеси мне из гостиной шляпу, — сказал Миколаю Вокульский, выйдя в соседнюю комнату. Миколай взял шляпу и отнес ее к хозяину в спальню. В прихожей он услышал, как Вокульский, сжав голову обеими руками, прошептал: «Боже мой!» Войдя к пану Томашу, Вокульский уже не застал врачей. — Вообразите только, что за роковое стечение обстоятельств! — воскликнул Ленцкий. — Доктора запретили мне ехать в Париж и под угрозой смерти велели отправляться в деревню. Клянусь честью, не знаю, где укрыться от этой жары. Она и на вас действует, вы переменились в лице… Ужасно душная квартира, правда? — Да, правда. Разрешите, сударь, отдать вам деньги, — сказал Вокульский, вынимая из кармана толстую пачку. — Ага… верно… — Здесь пять тысяч рублей, это проценты до половины января. Будьте добры проверить. А вот расписка. Ленцкий несколько раз пересчитал кипу новых сторублевок и подписал документ. Затем, отложив перо, сказал: — Хорошо, это одно дело. А теперь относительно долгов… — Сумма в две-три тысячи рублей, которые вы должны ростовщикам, сегодня будет уплачена… — Только уж извините, пан Станислав, я даром не соглашусь… Вы, пожалуйста, аккуратнейшим образом отсчитывайте себе соответствующие проценты… — От ста двадцати до ста восьмидесяти рублей в год. — Да, да… — подтвердил пан Томаш. — Ну, а если… а если, допустим, мне понадобится еще некоторая сумма, к кому мне у вас обратиться? — Вторую половину процентов вы получите в январе. — Это-то я знаю. Но видите ли, пан Станислав, если б мне вдруг понадобилась некоторая часть моего капитала… Не безвозмездно, конечно… я охотно заплачу проценты… — Шесть. — подсказал Вокульский. — Да, шесть… или семь. — Нет, сударь. Ваш капитал приносит тридцать три процента годовых, так что я не могу одалживать его из семи процентов… — Хорошо. В таком случае, не лишайте себя моего капитала. Однако… понимаете… вдруг мне потребуется… — Изъять свой капитал вы сможете хоть в середине января следующего года. — Боже упаси! Я не стану его у вас забирать и через десять лет… — Но я взял ваш капитал только на год… — Как это? Почему? — удивился пан Томаш, все шире раскрывая глаза. — Я не знаю, что будет через год. Не каждый год случаются такие выгодные дела. Пан Томаш был неприятно поражен; с минуту он помолчал. — A propos, — снова заговорил он. — Что за слухи ходят по городу, будто это вы купили мой дом? — Да, сударь, я купил ваш дом. Но через полгода я готов его уступить вам на выгодных условиях. Ленцкий почуствовал, что краснеет. Однако, не желая признавать себя побежденным, спросил барственным тоном: — А сколько вы захотите отступного, пан Вокульский? — Нисколько. Я отдам вам его за девяносто тысяч, и даже… может быть, дешевле. Пан Томаш отшатнулся, развел руками и упал в свое глубокое кресло; из глаз его снова выкатилось несколько слезинок. — Право, пан Станислав, — проговорил он, всхлипывая, — я вижу, что деньги могут испортить… самые лучшие отношения… Разве я в претензии на вас за то, что вы купили мой дом? Разве я упрекаю вас? А вы говорите со мною так, словно обиделись. |