Книга Древнее проклятие [= Грешный и влюбленный ], страница 51 – Кристина Додд

— Ты что, с ума сошла?

— А почему нет? — заспорила она. — Здоровенный малый, женщину побить силы хватит, и, думается мне, вряд ли твой телохранитель и денщик не догадывается, что ты ходишь во сне.

— Откуда?

— А разве он не ночует у тебя в спальне? Разве не он меняет тебе простыни? Если бы я не заметила грязи на простынях, мне бы ни за что об этом не догадаться. Во всяком случае, это стало окончательным доказательством.

Ранд и сам об этом беспокоился и очень боялся, когда Джаспер впервые после этого менял его постельное белье, но Джаспер, кажется, и внимания не обратил.

— Джаспер воевал подле меня при Ватерлоо. — Ранд ударил по подлокотнику своего кресла. — Это не Джаспер.

— Хорошо, не он. — То, что Силван не стала настаивать на своих предположениях, немного успокоило Ранда. Но уже следующий вопрос Силван застал его подпрыгнуть.

— А что ты про своего брата скажешь?

— Ты про Гарта?

— А на кого нападает этот безумец? На женщин, которые работают на фабрике. И которых твой брат задерживает на работе. На целые часы.

Мышцы на его плечах вздулись от напряжения, так он вцепился в кресло.

— А зачем Гарту на этих женщин нападать?

Силван пожала плечами:

— Нрав у его милости очень крутой — в этом я сама убедилась. И не единожды. — Она дождалась, пока Ранд кивнул, соглашаясь с ее наблюдением, а потом быстро добавила:

— И вроде бы женский пол он не очень жалует.

— Гарт? С чего ты решила? — Ранд в изумлении воззрился на Силван. — Гарт обожает женщин!

— Он не женат.

Секунду он смотрел на нее, открыв рот, а потом откинулся в кресле и громко захохотал.

— Ты серьезно? Ну и логика же у тебя: вот, значит, по каким признакам ты судишь о мужских пристрастиях!

Силван густо покраснела, — А ведь о Хибберте именно так судили Я была знакома с.., друзьями Хибберта, были среди них милые джентльмены, но некоторые из них по-настоящему не любили женщин. Всех женщин. Как ты думаешь…

— Ну нет! — Ранд снова засмеялся. — Только не Гарт. Ты не все про него знаешь. Ладно, допустим, что в твоих словах есть какая-то правда — но неужели ты думаешь, что все эти хлопоты по устройству фабрики он затеял для того, чтобы иметь возможность по ночам нападать на деревенских женщин?

Но Силван сдаваться не желала:

— Тогда Джеймс.

— Ох, но это то же самое, что и Гарт.

— Джеймс обижен на весь свет. Обозленный молодой человек, очень сильно настроенный против фабрики.

— Он был со мной у Ватерлоо.

— Он — третий в очереди на герцогский титул.

— Я ему жизнь спас.

Силван призадумалась.

— Под Ватерлоо?

— Я был в своем полку и увидал его. Его отрезали от наших и взяли в кольцо. Он был один среди моря французов и… Ну, а я как раз оказался там в нужное время. Просто успел.

— И ты еще вообразил про себя, что ты можешь нападать на женщин? — На щеках мелькнули и пропали ямочки — Силван пыталась удержаться от улыбки, а ему стало сразу как-то очень тепло — так приятно грел огонь ее восхищения. — Ты? Ты ведь собой рисковал, только бы Джеймса спасти. А ради спокойствия женщин Малкинхампстеда готов был даже кинуться с обрыва!

Ранд молчал, не зная, что на это ответить. Одно было ясно: ему нравилось, что Силван и в самом деле считает его героем. Чтобы сменить тему разговора, он сказал:

— Значит, Джеймса мы со счетов сбрасываем.

Ямочки окончательно исчезли с ее щек.

— Знаешь, бывает так, что, если человек тебе чем-то обязан, это ставит его в зависимое положение, и вместо благодарности он испытывает неприязнь.

— Чушь какая! — возмутился Ранд, а потом ехидно продолжил в тон Силван:

— А если не Джеймс, так, значит, его преподобие отец Доналд?

— А почему бы и нет? — согласилась Силван. — Его круглые сутки нет дома. И днем, и ночью он навещает своих прихожан.

Ранду не верилось, что она может воспринять его слова всерьез — настолько смехотворной представлялась сама мысль о достопочтенном викарии в роли призрака.

— Ты же с ним знакома! — Он ткнул пальцем в сторону гостиной. — Конечно, он дурак и страшный ханжа, но он всецело предан своему долгу — блюсти слово Господне.

— Я просто пробую назвать тебе кого-то, кто мог бы оказаться или способным к совершению этих преступлений, или иметь для совершения их какие-то причины. Даже твоя тетя Адела…

— Вот это мысль! Замечательно! — Он сделал вид, что обдумывает ее предположение.

— А моя мать?

— Рост слишком низкий.

— Ага. — Пытаясь пристыдить ее, он сказал:

— На этом основании я, пожалуй, вычеркну и тебя из моего списка подозреваемых.

— Очень великодушно с твоей стороны, но есть еще одна причина для исключения меня из списка подозреваемых. Меня тут еще не было, а нападения уже начались.

— Как знать, может, ты таилась в Малкинхампстеде, пряталась на постоялом дворе и только поджидала, когда подвернется подходящий момент…

— Ох, Ранд, я понимаю — тебе очень не хочется, чтобы это оказался человек, который тебе знаком. — Она наклонилась к нему поближе, так что их колени соприкоснулись, а глубокий вырез корсажа явил взору Ранда самую соблазнительную картину. — Но ясно: этот кто-то имеет на тебя зуб.

Ранд едва подавил искушение притронуться к ее груди. Отведя глаза, он сказал:

— У нас тут одних слуг в доме человек пятьдесят. Ты понимаешь, какое змеиное гнездо ты можешь разворошить такими обвинениями?

Силван задумчиво покачала головой.

— Может, оно и легче: взять вину на себя. Но я не верю, что может быть виновен человек, у которого не было никакого умысла. Который не преследует какой-то выгоды.

Пришло время, решил он, перевести беседу на другие рельсы.

— Да и в то, что можно выйти замуж не по расчету, ты тоже, кажется, не веришь.

Силван отшатнулась и, подозрительно покосившись на Ранда, прикрыла вырез на груди рубашкой.

— Я буду хорошо с тобой обращаться, — пообещал Ранд.

— До тех пор, пока я буду вести себя, как следует? — язвительно осведомилась Силван. — А потом что: на улицу выгонишь или будешь пилить день и ночь, как мой отец?

Вот таким же тоном она, наверное, привыкла защищаться от упреков отца, подумал Ранд и как можно спокойнее произнес:

— Ты будешь носить фамилию Малкин, и может так случиться, что когда-нибудь ты станешь герцогиней. Ни один человек на свете не посмеет следить за твоим поведением и тем более осуждать его. Это ты будешь задавать тон.