
Онлайн книга «Любовь и бесчестье»
— Сомневаюсь, что задержусь больше чем на день-другой, — сказала Вероника. Они договорились, что он встретит ее завтра на станции, а если ее не будет, то на следующий день. Кучер почтительно дотронулся до полей своей шляпы, кивнул ей и удалился. После часа ожидания на неудобной и жесткой деревянной скамье их проводили в первый класс, объяснив, что они могут подождать поезда там. Вероника все еще не могла привыкнуть к тому почтению, которое ей оказывали, но Элспет обращалась к ней, называя ее «ваша милость», а начальник станции, должно быть, услышал это. — Расскажи мне о Килмарине, — попросила Вероника. Мысли о Монтгомери вызывали у нее попеременно то печаль, то гнев. — Что бы вы хотели узнать, ваша милость? — Все, что угодно. Элспет нахмурилась: — Он на холме, ваша милость, и это довольно большое селение. Я никогда в нем не бывала, но оно хорошо заметно из Перта. Все знают о Килмарине и о Туллохах. Все они живут в окрестностях Перта. — Расскажи о Туллохах. — Я всегда думала, что выйду замуж за одного из Туллохов, и мое сердце откликнулось, когда я увидела Робби, приехавшего навестить родных, и достаточно было одного моего взгляда. Лицо Элспет осветилось нежностью. Почему так происходит, что некоторым людям любовь дается легко и радостно, а другим приходится за нее бороться? У некоторых идет все гладко, им не приходится преодолевать горы и переправляться через ущелья, выражаясь фигурально, а любовь их похожа на спокойный океан. Вероника испытывала страсть к Монтгомери, но была ли при этом спокойной? Они с трудом притирались друг к другу, и иногда это раздражало, часто возбуждало, но никогда не приносило покой. — Здесь на мили все Туллохи, — сказала Элспет с улыбкой. — Это все равно что быть одним из Фэрфаксов, — добавила она. — Если вы сами не из Туллохов, то выйдете замуж за одного из них. — Что ты имеешь в виду, говоря «одним из Фэрфаксов»? Элспет улыбнулась: — Ну, я не хочу сказать, что все на свете Фэрфаксы. Но почти все в Донкастер-Холле. Например, дядя Робби был Фэрфаксом, почти все горничные так или иначе связаны с семьей. И даже мистер Керр. — Мистер Керр? — спросила Вероника удивленно. — Его мать была из Фэрфаксов. А вы не знали? Вероника покачала головой. Внезапно Элспет выпрямилась. — Ваша милость, — сказала Элспет, глядя в окно, откуда просматривалась станция. — В чем дело? — Лорд Фэрфакс только что вошел в станционное здание, — сказала Элспет. — И вид у него не слишком довольный. И с ним мой Робби. Вероника с такой силой сжала руки, что ей стало больно. Несколькими минутами позже дверь в конце вагона открылась. В двери стоял Монтгомери, занимая собой все пространство проема. За его спиной маячил Робби, и вид у него был такой, будто он предпочел бы находиться где угодно, но только не здесь. Монтгомери сделал шаг в сторону, позволив Робби войти в вагон. Вероника поднялась с места и двинулась по проходу вперед, дав Робби возможность сесть рядом с Элспет. К счастью для всех, вагон в этот момент был пуст. — Жена! — произнес Монтгомери, и взгляд его замкнулся на ее лице. Стороннему наблюдателю он мог показаться бесстрастным. Вероника же почувствовала его ярость, не говоря о том, что его синие глаза были холодны, как ледышки. — Муж! — отозвалась Вероника таким же ледяным тоном, каким заговорил с ней он. Монтгомери стоял, расставив ноги и сжимая руками дверную раму по обе стороны от себя. Пар раздувал полы его сюртука и ерошил волосы. — Нам с тобой надо поговорить. Сознавая, что пара у них за спиной испытывает любопытство, Вероника направилась к выходу, но остановилась на площадке. Монтгомери продолжал хранить молчание, и от этого ее раздражение возрастало. Она по-настоящему устала от его вечной сдержанности. И сложила руки на груди, приняв решение оставаться упрямой, как всегда. — Я не пыталась тебя убить, — яростно сказала Вероника. — Мне надо, чтобы ты меня убедила. — Нет, — покачала она головой. — Я не собираюсь тебя убеждать. Думай, что тебе угодно. — Почему ты уехала? Глаза Вероники широко раскрылись. — А ты полагал, будто я останусь в Донкастер-Холле после того, как ты обвинил меня в покушении на свою жизнь? — Но ты ничего не отрицала. Если бы у Вероники под рукой оказалось что-нибудь подходящее, она швырнула бы это ему в голову. — Я этого не отрицала, — заговорила она наконец, медленно произнося слова, будто втолковывала свою мысль слабоумному, — поскольку я не могла поверить своим ушам, не могла поверить, что ты сказал это. А теперь скажу. Монтгомери, я не пыталась тебя убить. Каждое слово она выговаривала медленно, чтобы он мог расслышать и понять ее. Она повернулась, собираясь уйти, но Монтгомери схватил ее за руку и удержал. — Куда ты, черт возьми, собралась? — Куда угодно. В любое место. В такое, где тебя нет. — Вероника, — сказал он тихо. — В тот самый момент, когда я обвинил тебя, понял, что не прав. Лишь слегка смягчившись, Вероника все-таки повернулась к нему лицом. — Как ты мог подумать обо мне такое? — спросила она шепотом. — Я и не думал, — ответил Монтгомери, медленно привлекая ее к себе. — Прости меня, — сказал он, целуя ее в губы нежно, едва прикасаясь. — Но ты сказал нечто ужасное! — Да, верно, — согласился он. И все же Вероника еще не могла его простить. Она отстранилась. — Я много от тебя претерпела и мирилась со многим, — начала она. Его брови взметнулись вверх. — О! — Во-первых, твое вечное молчание. — Но ведь и ты тоже временами молчишь, Вероника. Ты не рассказала мне о своих родителях, о пожаре, об Аманде. Она задумалась над его словами: он был прав. — Я никому не рассказываю о родителях, — едва слышно сказала она, опуская глаза. — Прошло два года, но иногда у меня возникает такое чувство, будто это было вчера. Она подняла глаза, и ее взгляд метнулся к его лицу. — Ты поэтому не рассказываешь мне о Кэролайн? Все последние недели Вероника донимала его, клевала, как курица, как раздраженная наседка, будто добивалась, чтобы Монтгомери раскрыл перед ней сердце, чтобы она могла рассмотреть, что там. И как раз когда она собралась извиниться, он сказал нечто такое, что повергло ее в смущение. |