Книга Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная, страница 50 – Маргарет Джордж

— Теперь мы часто будем этим заниматься, — сказал Антоний. — Ему понравилось, а воинское искусство еще никому не мешало. В дворцовых покоях мальчику трудно стать настоящим мужчиной. Когда Цезарион станет постарше, он сможет пойти со мной в поход — не сражаться, конечно, но увидеть войну собственными глазами.

Я почувствовала, как у меня на глазах выступили горячие слезы. Именно этого и хотел бы для нашего мальчика Цезарь! О боги, как мне благодарить вас за Антония — человека, понимающего мальчиков и способного дать Цезариону то, чего не могу я. Ведь он прав: чему может научиться среди женщин и евнухов сын Цезаря, которому по его рождению предназначено место среди великих мужей?

— Спасибо тебе, — вымолвила я, не в состоянии сказать больше.

День проходил за днем. Теперь, в воспоминаниях, их круговращение видится мне ярким и многоцветным, чем-то вроде танца с шалями. Зима служила оправданием праздности, отстраненности от дел и забот. Amimetobioi — «неподражаемые» — на своих регулярных встречах старались превзойти друг друга в пьянстве, игре в кости и устройстве развлечений. Во дворце постоянно жарились на вертелах несколько быков, так что в любой час дня или ночи нагрянувшие без предупреждения гости могли рассчитывать на жаркое. И не только жаркое — у пекарей всегда были наготове изысканные медовые лепешки, изготовленные на разных, но равно драгоценных сортах меда: светлых — аттическом, родосском, карийском — и темных, из Испании и Каппадокии. Вина лились рекой — от липко-сладкого драгоценного прамнианского до яблочного с острова Тасос, вина из Библоса и хианского, разлитого в амфоры с печатью сфинкса. Охоту сменяли поездки на слонах или состязания на колесницах наперегонки с ручными гепардами. Эти звери вместе с нами проносились по широким улицам города и выбегали за стены к песчаным грядам.

Иногда мы с Антонием вдвоем, без сопровождения, бродили по ночным улицам Александрии, ничем не выделяясь среди простых людей. Тем самым мы получали возможность прислушаться к разговорам, песням и перебранкам горожан, понаблюдать за их повседневной жизнью. По возвращении мы порой устраивали переодевание и дома: он наряжался куртизанкой, а я изображала ищущего утех мужчину. Играм я предавалась с тем же азартом, с каким Цезарион изучал военные искусства. Эти дни подарили мне детство, которого в должное время я была лишена. Во всяком случае, не припоминаю, чтобы прежде у меня находилось время для беззаботного и шаловливого веселья.

Поздно ночью, когда мы оставались вдвоем в темноте спальни, мне казалось, что там сосредоточивался весь мир. Все прочее отступало, не дерзая посягнуть на наше уединение.

— Не понимаю, как я жил до тебя, — обронил он однажды, пробегая пальцами по моей спине.

— Не думаю, что ты томился в одиночестве, — заметила я, не испытывая при этом ни малейшей ревности к своим предшественницам.

— Нет, не в одиночестве. — Он тихонько рассмеялся. — Но все это было лишь преддверием. Тогда, конечно, я этого не понимал, но теперь вижу: я всегда грезил о встрече с тобой.

Я вздохнула и повернула голову, счастливо покоившуюся на его плече.

— Грезы… Мне кажется, что и это грезы. Эта спальня, эта постель — наше волшебное царство.

— Царство, где мы с тобой — и царь с царицей, и единственные обитатели, — подхватил Антоний, пробегая кончиками пальцев по линии моего носа и губ. — Особенное царство.

— О, Антоний, я люблю тебя! — вырвались сами собой слова. — Ты освободил меня.

— Как можно освободить царицу? — спросил он.

— Ты открыл для меня истинную свободу — вольно цветущий сад земных радостей.

Да, с тех пор как он приехал, я все время бродила по такому саду с диковинными пышными цветами, чьи бутоны раскрываются ради моего удовольствия всякий раз, когда я прохожу мимо. Сад, где всегда найдется тень, прохладный туман или уютная беседка за поворотом дорожки.

— Я бы назвал их неземными радостями, — сказал он. — Ибо ничто не происходит на земле без наших усилий, моя любовь. — Он повернулся ко мне и поцеловал меня долгим поцелуем. — Даже это.

И мне действительно потребовалось усилие, чтобы поднять голову.

Однако ни одна зима не бесконечна, и с приближением весны море постепенно успокаивалось. Становилось теплее, ветра слабели, дело шло к открытию навигации. Но если прежде я всегда ждала весны с нетерпением, то теперь я ее страшилась, опасаясь вторжения внешнего мира в мое замкнутое волшебное царство. Мне хотелось остаться в нем вечно. Во всяком случае, до тех пор, пока я не наполнюсь любовью так, что сама воскликну — довольно!

До этого было еще далеко, когда в порт пробились первые корабли из Италии и Сирии. Они доставили римских военных курьеров, сообщивших Антонию, увы, невеселые новости.

— Все валится в преисподнюю! — заявил он, качая головой, когда я пришла к нему.

У его ног валялись скомканные донесения из Рима и Тира.

— Что это? — Я нагнулась, чтобы поднять их.

— В Италии война, — промолвил Антоний. — Моя жена…

Он умолк.

Да, волшебному царству грез настал конец. К нам бесцеремонно вломился внешний мир.

— Похоже, моя жена Фульвия и мой брат Люций развязали войну против Октавиана.

— Почему?

Я стала читать письмо, но оно было очень длинным.

— Сложно объяснить. По-видимому, они почувствовали, что Октавиан решил воспользоваться своим положением, чтобы устроить своих ветеранов, дать им лучшие земли и так завоевать популярность. В том числе и за мой счет. Короче говоря, они выступили против него, а в результате оказались осажденными в Перузии. — Он пробежал пятерней по волосам. — Мои легионы находятся поблизости, но без моего приказа на помощь не выступили. И это хорошо.

— Что же хорошего? — не поняла я. — В поражении ничего хорошего нет.

— Что хорошего? — Антоний удивился. — Да то, что наш договор с Октавианом не нарушен! Мы ведь с ним союзники, помнишь? Мы положили конец гражданским войнам.

— Похоже, не положили. — Я помолчала. — И какие же вы союзники, если он пытается опорочить тебя, подняться за твой счет.

Антоний нахмурился.

— Он не пытается опорочить меня, просто он… он только…

— Тогда зачем Фульвия и Люций выступили против него?

— Наверное, они слишком беспокоятся о моих правах.

Похоже, самым горячим защитником Октавиана стал Антоний.

— А ты уверен, что Октавиан вел себя безупречно? Что он вне подозрений?

— Рано делать выводы, у меня слишком мало информации. Но это далеко не все новости. И не самые худшие. Читай, ты все поймешь.

Он поднял и вручил мне второе письмо. Его содержание и впрямь было ужасным. Я убедилась в этом, пробежав его взглядом.

Парфяне вторглись в Сирию, убили назначенного Антонием префекта Сакса и даже захватили Иерусалим. Все опорные пункты, кроме Тира, утрачены, два расквартированных в Сирии легиона разгромлены. Их орлы достались парфянам, в дополнение к трофеям, захваченным у Красса.