Книга Королевский выбор, страница 3 – Эмилия Остен

В последнее время он не знал, кому доверять.

Рамиро думал как раз об этом, когда доложили о приходе Леокадии. Она вошла — явно с бала, разгоряченная, щеки так и пылают, высокая грудь вздымается, и надето на девушке что-то синее и воздушное, а в гладких, блестящих черных волосах прорва бриллиантов. Королевские драгоценности, которыми набиты сундуки. Этакий флаг с надписью «у нас все хорошо».

Леокадия остановилась у стола — стул ей тут же ловко пододвинули, — села, впилась в Рамиро взглядом колдовских черных глаз и сказала:

— Мне это надоело.

— Что? — уточнил Рамиро, во всем любящий порядок.

— То, что мы с тобой все время ссоримся, дорогой, — она потянулась и положила узкую ладонь в перчатке на руку Рамиро. — Нельзя так. Мы ведь друг друга любим.

Рамиро кивнул — он был вполне согласен с тем, что любит Леокадию. Он и вправду ее любил. Сколько он себя помнил, она всегда являлась неотъемлемой частью его мира. Она воплощала все то, что должна воплощать женщина, и Рамиро осторожно радовался, что эта женщина — его сестра.

— Мне тоже это не нравится, — сказал он, — помиримся?

— Помиримся. — Она улыбнулась уголками совершенных, сочных губ. — Ты ведь скоро уезжаешь. Я уже заранее скучаю.

— Я привезу тебе подарок из Флоренции, — пообещал Рамиро.

— Лучше бы ты взял меня с собой.

— Как же я возьму тебя с собой, если королева против?

Леокадия тяжело вздохнула.

— Матушка не понимает, что мне нужно повидать мир. Я уже два года не покидала остров. Я устала сидеть здесь, словно в клетке, хотя и люблю Фасинадо. Но Италия… Мы могли бы путешествовать, поехать в Рим, в Венецию, в Неаполь.

— Это требует больших средств и приготовлений. Ты же знаешь, что мы с тобой не можем просто куда-нибудь поехать.

Все это время ее ладонь лежала на его, а тут Леокадия, расстроившись, убрала руку.

— Рамиро, ты сухарь. Как с тобой вообще можно разговаривать?

— Тебе удается с этим справляться.

Он постарался улыбнуться ей, и знал, что улыбка выходит усталой и кривой, только ничего иного сейчас предложить не мог. Впрочем, Леокадия по достоинству оценила его усилия.

— Только я не хочу, чтобы без тебя матушка опять начала искать мне жениха.

— Почему нет? — Возможно, это решило бы кое-какие проблемы. — Ведь, насколько мне известно, есть несколько подходящих кандидатур.

Леокадия закатила глаза; выглядело это очаровательно.

— Подходящих! Я хочу выйти замуж за живого человека, который будет меня любить и ценить, а не за какую-то кандидатуру. Неужели ты не понимаешь?

— Нет. Не очень. Долг прежде всего.

— Какой ты! — притворно надула губки Леокадия. Сегодня вечером она изволила играть в маленькую девочку. Рамиро не собирался ей мешать — пускай развлекается. Ей скоро надоест. — Едешь без меня во Флоренцию да еще язвишь. Вот сейчас разрыдаюсь, и ты пожалеешь, что меня расстроил!

— Леокадия, — сказал Рамиро, не выдержав, — хватит, прошу.

Он устал, у него болела спина, во сне опять являлась смерть, и законопроект написан слишком мелко.

Надо сказать де Моралесу — пусть своего секретаря выгонит, что ли. Может быть, это изменит жизнь к лучшему.

— Хорошо, — сказала Леокадия, прекратив притворяться, — я пришла к тебе мириться и по делу.

— По какому?

— Хочу, чтобы ты со мной потанцевал, когда закончишь ужин.

— Леокадия… Я устал, как крестьянская лошадь.

— Пожалуйста.

— Если я там появлюсь, меня не отпустят до утра.

— Пожалуйста! — она молитвенно сложила ладони.

Красивая женщина. Чувственная. Прекрасная.

Он редко был в силах ей отказать — и сейчас не смог.

— Хорошо, — сказал Рамиро, встал, бросил на стол салфетку. — Ты мне поможешь потом сбежать. Я переоденусь и приду в зал.

— Спасибо. — Она сверкнула угольными глазами, поднялась и пошла к выходу.

«Как это получается, что она мною вертит в таких мелочах, — думал Рамиро. — Как вот так выходит?» Он же никуда не собирался идти. Он думал выпить половину бокала вина и лечь спать, чтобы завтра встать еще до рассвета и прочитать законопроект. А теперь придется потратить час, чтобы удовлетворить прихоть Леокадии.

Ну что такое, в самом-то деле.

Камердинер что-то ворчал, помогая ему переодеваться. Рамиро не слушал. Он на себя и в зеркало не смотрел. Нового ничего не увидит, какой костюм выбрал услужливый камердинер — безразлично, не забыть причесаться, и все, можно идти на бал. Ах да. Цепь, еще одно кольцо. Вот так.

— Вы прекрасны, ваше высочество, — произнес камердинер.

— Ступай.

Он не благодарил за такую традиционную лесть — да от него и не ждали соблюдения подобных мелких традиций. Лесть обычно проскальзывала мимо Рамиро, словно маленькая песчаная змейка, и исчезала в высокой траве. Он не слушал этого, он не должен был этого слышать — иначе голова полнится совсем не теми вещами, какими должна. Рамиро хотел, чтобы разум оставался чистым для тех дел, что уготовал ему Господь.

Уготовал ведь, если уж ткнул пальцем именно в это место на земле.

Место — размером с тусклую медную монетку на Божьей ладони. Место — остров, очертаниями похожий на раскинувшую крылья чайку. Может, потому чайка и на гербе. Пуэрто дель Фасинадо, рай земной, ад земной, наказание и благословение Господне.

— Ладно, — пробормотал Рамиро, — один танец… два танца, и спать.

Он вышел — перед ним распахивались двери — и быстрым шагом направился в старую часть дворца, где лилась рекою музыка, горели громадные люстры (с их медных ободов иногда капает на головы танцующих воск) и королевские гости веселились, беззаботно, словно налетевшие на свет мотыльки.

Рамиро шел, спускался по лестницам, поднимался, и шепот летел впереди него, двери распахивались, ему даже не нужно было приказывать — словно он являлся волшебником. Только это не волшебство. Это традиции с церемониями под ручку.

Он не слышал, как о нем доложили, но музыка смолкла и пары уже не кружились — конечно, оркестр ведь предупрежден, что нужно завершить танец в удобный момент. Рамиро пошел по сверкающему полу (зал ремонтировали совсем недавно) к возвышению.

Там, в креслах с высокими узкими спинками, сидели люди, которые были дороги Рамиро больше всех на свете.

Король Альваро V, раздвинувший локти и развалившийся на троне так, что казалось, будто это большая спящая птица. Та самая чайка, с герба, — потому что облачение короля было ослепительно-белым.

Королева Дорита, с высоко поднятым подбородком и идеально прямой спиной.