Онлайн книга «Малая Глуша»
|
– А тебе жалко, да? Хочешь меня дома запереть? – Голос у Ляльки сразу сделался высоким и злым. Петрищенко, сообразив, что препирательство пошло по второму кругу, махнула рукой. – Сапоги хоть на место поставь, – сказала она безнадежно. Лялька, двумя пальцами держа сапоги за скользкие клеенчатые голенища, запихивала их в шкаф в прихожей. – Ты их вытерла? Там мокро, на улице. – Меня подвезли, – холодно ответила дочка, – на машине. У Петрищенко нехорошо заныло под ложечкой. Машина? У кого, откуда? Она ж ничего не говорит, зараза. Порыв ветра навалился на окно, что-то звякнуло, взвился край тюлевой занавески. Она подошла к окну, приложила обе ладони к стеклу, ощущая, как оно содрогается под напором воздуха. Неровные, размазанные тени веток и облаков пронеслись по стеклу, а за ее спиной, в комнате, звонил и дергался серенький телефон. – Совсем с ума сошли, – пробормотала она. – Не трогай. – Лялька кинулась к телефону, как тигрица, оттирая ее локтем. На Петрищенко пахнуло разгоряченным телом, почему-то сигаретным дымом (курят они там втихую, знаю я их) и еще чем-то кислым и неприятным. – Это меня… – Скажи своему кавалеру, – кисло сказала Петрищенко, с удовольствием выговаривая противное слово «кавалер», но, видя, как у Ляльки, схватившей трубку и прижавшей ее к уху обеими руками, обиженно вытягивается лицо, замолкла. – Это тебя, – сухо сказала Лялька. Она бросила трубку на тумбочку, и та, соскользнув, висела, беспомощно поворачиваясь на шнуре. – Кто? – Петрищенко вновь почувствовала мягкий удар под ложечку. Она оглянулась на Ляльку, но та, демонстративно топая, прошла мимо в ванную и включила воду на полную мощность. – Что? – перекрикивая воду, спросила Петрищенко. – Лена Сергеевна, – сквозь треск орал в трубку далекий голос, – это я… Я тут шел, дай, думаю, позвоню. – Ты откуда? Откуда звонишь? – Да хрен его тут поймешь, – злобно сказал Вася. – Тут, это… замучаешься, пока телефон неразбитый найдешь. Вот же шпана поганая. – Вася, ты что, выпил? Тебе завтра судно работать… Я же тебе говорила сколько раз… – Да ни хрена я не выпил, Лена Сергеевна. Я провалился. – Что? – Ну, как бы ни с того ни с сего. Знаете, как это бывает. – Нет, – ответила Петрищенко. – Ну, фиг с ним, в общем, шел-шел, и раз! Провалился. Наверное, сдвинулось там что-то. Потому что это, паника там, в нижнем мире. Уходят они. Отваливают. Вся мелочь в панике. – Что ты такое говоришь, Вася? – Она оглянулась, но Лялька все еще шумела в ванной, и тогда она позволила себе прислониться к стене и закрыть глаза. – Он всех распугал, Лена Сергеевна. Говорю вам, это кто-то страшный… Ох, страшный. А эти суки нам никого в помощь не дают. Не дают ведь? – Ну, я еще завтра поговорю, Вася. – Пусто все, – жаловался Вася, – на всей земле пусто… Никогда так еще не было, Лена Сергеевна. Петрищенко помолчала, провела по лицу рукой и тем самым сбила набок очки. Хотела поправить, но они упали в щель между стеной и тумбочкой, и она никак не могла сейчас до них дотянуться. * * * Она собрала в стопочку нарезанный сыр и подложила в холодильник, к большому куску сыра, рядом с которым прел кубик сахара. Один ломтик машинально укусила. Сыр оказался пресным и резиновым. Духи «Дзинтарс», которыми она поспешно подушилась, когда пришел Лева, вообще-то ей нравились, но, кажется, она плеснула на себя слишком много. Приторный какой-то запах… Лампочка в холодильнике перегорела. И лампочка-свечка в бра над столом – тоже. Почему все начинает обрушиваться как-то сразу? Одиночество навалилось, как прелое ватное одеяло. Лялька такая симпатичная была, когда маленькая. Ходила, переваливаясь на пухлых ножках, говорила басом. Очень серьезная. Очень трогательная. И беспомощная – а значит, ей, Елене Сергеевне Петрищенко, просто необходимо было стать сильной и здоровой. Они были вместе, они были одним целым, она даже с мамой помирилась. Потому что надо было, чтобы кто-то сидел с Лялькой, когда она болела, и забирал ее сначала из садика, потом из школы. А мама не хотела. Маме казалось, что она еще молодая и у нее своя жизнь. Она вдруг вспомнила, как мама, уже после папы, на отложенные для английского репетитора деньги купила себе светлое габардиновое пальто, и даже на миг зажмурилась от ненависти. СЭС-2 гнилое место. А куда деваться? Оклад хороший, премиальные. И надбавка за вредность. А Лялька выросла, и они больше не одно целое, а каждый сам по себе. И Лялька, кажется, ее ненавидит. Страшная, злокачественная форма ненависти, циркулирующая в их убогой семье, замкнутая, не находящая выхода. Есть же семьи, где все в порядке, ну, я не знаю, полные семьи, и там все трудности преодолеваются вместе… У всех ее знакомых семьи какие-то убогие – или муж пьет, или нету его, или просто тихо ненавидят друг друга, но ведь должны же быть. Ну, вот у Левы, например… Она опять на миг зажмурилась, в носу защипало. Они меня съедят, подумала она. Съедят. Господи, до чего же глупое слово. * * * Дом выглядывал эркером-фонарем на разрытую улицу. Фасад облупился, с карниза осыпалась лепнина, кое-где торчали ржавые погнутые прутья. – В Москве, наверное, фасады мыльным порошком моют, – прокомментировал Вася ни с того ни с сего. На третий этаж вела широкая мраморная лестница, со щербинами на ступеньках. На мраморном подоконнике, сложив крылья, лежала серая ночная бабочка. Дверной косяк усеян фурункулами звонков. – В коммуналке живет товарищ, – проницательно заметил Вася, нажимая на кнопку над табличкой, «Трофименко – 2 звонка», – мне бы такую коммуналку. Какое-то время ничего не происходило, затем за дверью послышались осторожные шаги, дверь приоткрылась на ширину цепочки, и в щелку выглянул блестящий глаз. – Коля, это из Пароходства, – дружелюбно сказал Вася. – А точнее? – спросили за дверью. – СЭС номер два, если точнее. Но неофициально. Пока еще. – А! – За дверью зашаркали тапочками, и кожа у Петрищенко на предплечьях тут же покрылась мурашками, – она не выносила этого звука. – Учтите, я списался. – Гм, – сказал Вася, – а поговорить бы все равно надо. Дверь отворилась. Трофименко стоял в майке и трусах. Увидев Петрищенко, он смутился. – Подождите, – сказал он, – я сейчас. – Гордый, – тихонько пояснил Вася. Ответить Петрищенко не успела, поскольку сэконд опять возник на пороге, на сей раз в нейлоновом тренировочном костюме, синем с белой молнией. |