Онлайн книга «Медведки»
|
Отказаться было неудобно, и я сунул коробочку в карман твидового пиджака «Хьюго Босс». – Просто поговорите. Подготовьте его. Скажите, – она запнулась на миг, – скажите, я буду рада возобновить наши отношения. И, поймав мой взгляд, поправилась: – Я буду очень рада его видеть. * * * Значит, Сметанкин – сын могущественной Левицкой. Ну и ну! И как я ему об этом скажу? Мексиканский сериал – не мое амплуа. С другой стороны, я же не обязан сообщать ему об этом немедленно? Надо подготовить, может, познакомить их как-то, устроить случайную встречу. Кровь не водица, может, их потянет друг к другу, в мыльных операх потерянных родственников обычно узнают по родинке или по какой-то особой примете. Но ведь это у меня три соска, не у него. И куда девать многочисленную сметанкинскую родню? Они наверняка уже съезжаются. Заселяются в гостиницу. Готовятся к завтрашнему торжеству. Молчаливый шофер высадил меня у калитки. Я вежливо сказал – спасибо, он тоже попрощался, впрочем, довольно холодно. Не поверил, значит, в яхту и божоле. Солнечные полосы на треснувшем асфальте чередовались с лиловыми, с участка почему-то тянуло дымом. Может, эта змея все-таки подожгла дом? Я ускорил шаг. Рогнеда в моей куртке с подкатанными рукавами и этой чудовищной готской юбке, из-под которой торчали две тощие ноги в огромных ботинках, деловито копошилась в чреве ржавого мангала. Этот мангал, сколько я его помню, стоял в дальнем углу сада, Валька никогда им не пользовался. – А я подумала, ты придешь и сразу жрать захочешь, – сказала она деловито, – а погода хорошая, в доме сидеть обидно как-то. Так я решила барбекю устроить. Картошка вот-вот спечется, я тебе купила колбасок, только ты сам их себе положи, ага? Еще красного вина купила. Только я твои деньги взяла, которые в кармане, ничего? А то у меня нету. – Ничего, – сказал я. – Мы глинтвейн будем или просто вино? Я апельсины тоже купила. На всякий случай. И корицу. – Ну, можно глинтвейн. Тебе кастрюлю дать? – Да я взяла уже. Внизу, в шкафчике, правильно? И соседа этого твоего позвала, а то он вчера, по-моему, на тебя обиделся. И еще старуха приходила, толстая такая, орала, чтобы мы не дымили, потому что весь дым идет на ее участок. Я ее послала, ничего? – Это Зинаида Марковна. Давно пора. Ты молодец. – Я все правильно сделала? – Ты все правильно сделала. У меня защипало в глазах. Наверное, от дыма. – Чего они от тебя хотели? Эти, на «мерсе»? – Одна дама очень хотела познакомиться с твоим отцом. Очень важная дама. Просила, чтобы я замолвил за нее словечко. – Вот видишь, – она сосредоточенно поковырялась в углях шампуром и выудила серую сморщенную картошку, – теперь все у тебя всё будут просить. Как я сказала, так и будет. А зачем? – Что – зачем? – Зачем он ей понадобился? – Это очень личное. То есть для нее. – А для него? – Для него тоже. Хотя он об этом пока не знает. В пиджаке я чувствовал себя неловко, я вообще не люблю пиджаков. Надо пиджак снять, а свитер надеть. Яхта не яхта, а в саду все-таки сыровато. – Надо же, – сказала она рассеянно. – Ты пиджак не снимай. Он костром пропахнет, а химия, наоборот, выдохнется. Запах костра на людей подсознательно хорошо действует. Работает на имидж. Что это у тебя? – Сувенир. Она всучила, неловко было отказывать. – Дай сюда, – испачканной в саже рукой она выхватила у меня коробочку и ловко, как обезьянка, сорвала обертку. В коробке оказались приличные мужские часы, ничего особенного. Циферблат. Стрелки. – Ничего себе, – сказала Рогнеда. – Что – ничего себе? – Ты вообще смотришь, что тебе дарят? Это же «Патек Филипп»! – Кто? – Ты что, совсем темный? Ты хоть представляешь себе, сколько они стоят? – Что, – спросил я с ужасом, – неужели больше тысячи? – Да на них комнату в коммуналке можно купить! С ума сойти! Не копия, настоящий «Патек Филипп». Ох, и сертификат есть! – Слушай, – сказал я, – я завтра отвезу их обратно. Отдам ей. Я не знал. Думал, просто сувенир! – И не думай, – деловито сказала Рогнеда, – подарки нельзя возвращать. Завтра в них пойдешь. Пусть все видят. Только надевай прямо сейчас, чтобы слишком новыми не казались. – Слушай, а давай я их тебе подарю. – Обалдел? – сказала Рогнеда. – Это мужские. – Тебе же на что-то домой возвращаться. Как-то дальше жить. Я подумал, что она и вправду уедет, и мне стало странно. И правда, что ли, уедет? И не будет по утрам часами сидеть в ванной? – Не твоя проблема. Слушай, мокасины у тебя есть? Хоть что-то приличное на ноги? В чем ты завтра пойдешь? Носки видел? Там, на веранде лежат. – Слушай, это вроде не мои. Валькины, может. – Твои, твои, я вчера купила. А то у тебя все с дырками на пятках и черные, черные ни в коем случае нельзя. – А белые? – И белые нельзя. Ты же приличный человек, не бандит какой-нибудь. Колбаски на решетке начали шипеть и плеваться, и она бросилась переворачивать их длинной двузубой вилкой. Где она ее отыскала, понятия не имею. – Рогнеда, – сказал я, – я самозванец. Я лузер. – Уже нет, – сказала она, не отводя взгляда от колбасок, – где ты видел лузера и чтобы он носил «Патек Филипп»? – Нет, погоди. Послушай. Я о тебе плохо думал. Я думал, вы со Сметанкиным сообщники. Что он тебя подослал. – Я знаю, – согласилась Рогнеда, – так я глинтвейн варю? А ты пока сходи за дядей Леней. – За Леней? Ах да. Погоди, – повторил я, – почему ты мне сразу не сказала? – Что? Что я не собираюсь тебя травить клофелином? И выманивать у тебя квартиру посредством преступного сговора? Я сказала. Но ты не поверил. Эй, твои колбаски сейчас сгорят. Дай лучше вон ту тарелку. Я дал ей тарелку. Жир капал в мангал, и оттуда вдруг повалил едкий густой дым. – Рогнеда, – сказал я. – Люся. Тьфу. Прости идиота. Я так и не знаю, как тебя зовут. Леонид Ильич почему-то сказал, не Люся. Неважно. Выходи за меня замуж. Пожалуйста. – Не смеши, – сказала Рогнеда. – Почему? Ну, я понимаю, я гораздо старше, но ведь это ничего, да? Я буду стараться. Буду зарабатывать. Мы что-нибудь придумаем. – Я сделала для тебя все, что могла, – сказала Рогнеда и застыла с тарелкой в руке. На тарелке дымилась горка картофелин, все как одна с пригорелым черноватым боком. – Все, что могла. Больше не проси. Больше нельзя. |