Онлайн книга «Дева войны. Кровь и пепел»
Олена подала мне гребень: – Прочеши. Пока я чесала, девчоночка стояла, чуть не плача. Заметив в ее глазах слезинки, я удивилась: – Маня, больно? Я вроде осторожно… Олена махнула мне рукой: – Чеши, чеши, потом объясню. Я поняла и без объяснений, когда всех усадили за стол. Мужское население Степановой избы представлял только хозяин и пришедший со мной дед Ефрем, а потому вокруг стола собрались Олена, я, младшая сестра Степана Надея и девчонки. Мать и Прасковья лежали, им Олена отнесла еду прямо на лавки. Девчонки ели спокойно, а вот Маняша словно боялась лишний раз хлеб откусить. Олена кивнула мне, чтобы покормила девочку. Я предложила Мане: – Давай есть из одной чашки, чтоб тетке Олене не мыть лишнего. Та только кивнула. Она осторожно выбирала юшку и хлеб лизала, а не кусала. – Так не пойдет, а ну бери все подряд из варева и кусай побольше! Смотри, какая ты тоненькая, как и ветром не сносит! – это встрял дед Ефрем. Девочка подняла на него испуганные глазенки и чуть не залилась слезами. – Ты чего, Ефрем Савич, пугаешь? Маня и сама умеет есть как надо, да? У нее просто ложка неудобная. Давай, я помогу тебе черпать из миски. Поев, девочка прошептала «спасибо» и стала собираться домой. Нам было пора тоже, пообещав завтра прийти еще и рассказать новые сказки, я оделась и позвала: – Маня, одевайся, мы тебя по пути домой заведем. – Я оделась. Ребенок был просто закутан в большой старый плат. На ногах такие же старые лапоточки с едва живыми онучами. И это в мороз! Олена вздохнула: – Давайте, я вас провожу и Маняшу тоже. Иди сюда, Маня. Она укутала девочку еще одним платом, но ноги-то оставались полуголыми… Я подхватила малышку на руки: – Прячь ножки ко мне под шубу! Когда мы выпустили ребенка на крыльце, я предложила: – Завтра приходи, я еще сказку расскажу. Маня кивнула и юркнула в дверь. – Олена, кто она им? Не родная? – Да родня, только дальняя и сирота. Отец, считай, и не видел ее, от лихоманки помер, а они с матерью после пожара вот у Терентия со Сварой живут… жили, мать тоже померла, застудилась и померла. Девонька сирота, а сиротская доля сама знаешь какая – кусок достается последним, одежонка вон тоже… К нам ходит, мы подкармливаем. – Терентий же тароватый мужик, – усомнился Ефрем. – Ну и что? У его Свары снега зимой не выпросишь. – А если девоньке принести одежду? – Чью? С наших мала, а новую и самим не на что… Один Степан за нас всех трудится. – Олена, ты не обидишься, если я и вам денег дам и Мане что-то куплю? – С чего вдруг? – У меня есть деньги. – Анеины? Не возьму! – взвилась тетка, как я и ожидала. – Нет, отцовы. – Врешь? Конечно, я врала, в нашем доме все деньги были у Анеи, но пришлось поклясться: – Клянусь. Господи, прости мне невольную ложь. – Если Федора, так возьму. Вот дуреха! И чего они с Анеей не поделили, разве что действительно когда-то Михаила, так ведь того уже на свете нет. Вот бабская дурь, ей-богу! Пообещав завтра посетить сей уголок снова, мы с Ефремом отправились восвояси. Но сразу за воротами пришлось задержаться и даже отступить в тень. Дело в том, что неподалеку от нашего, вернее, Николиного двора позади Успенского собора происходило интересное действие. Стоял епископский возок, в который с кряхтением умащивался сам священник, явно собираясь уезжать. – Куда это он на ночь глядя? – шепотом поинтересовался Ефрем. – Удирает, – усмехнулась я, заметив еще одну значимую фигуру. В возок следом за епископом ловко запрыгнул… Михалка! Никакого намека на хромоту или увечье я не заметила, а ведь днем так хромал, так хромал! Да, и восемьсот лет назад были те, кто мог плачущим голосом тянуть: «Сами мы не местные-е… документы потеря-а-ли…» Ах ты ж гад! Мне стало смешно, едва сумела удержаться от гомерического хохота. Возок рванул с места и живенько так скрылся в воротах. Во драпает христианская надежа… Дома нас встретили с беспокойством, Авдотья даже принялась высказывать: – Где вы допоздна шлялись? Ворота ж могли закрыть! – Ну, остались бы ночевать у Степана… Авдотья фыркнула: – У Олены у самой семеро по лавкам! Вступать в спор не хотелось, я усмехнулась: – Наблюдали, как удирает из Рязани епископ. – Как удирает? Куда удирает? – Это ты у него спроси, а еще у Михалки, что вовсе не хромой! – заявил Ефрем. – Чего?! – Ага, он столько лет прикидывался калечным, а ноне вон как сиганул в возок, так и я не смогу, а уж ты и подавно. Ефрем знал о чем говорил, у Николы вместо одной ноги – деревянная культя. Но сейчас его возмутило не это. – С чего взяли, что удирал? Может, поехал по делам? – В ночь-то? И тайно… – А Михалка куда, он же вонючий, как… – Авдотья даже не смогла подобрать слово для характеристики вони от юродивого. – Знать, у епископа насморк. – Чего? Я опомнилась: – Нос вони не чует! Нам не поверили, но на следующий день ни Михалки на соборной площади, ни епископа в соборе не было. Недоверчивый Никола вздохнул: – И впрямь удрали… – Никола, это что значит? Надо и вам уносить ноги, как епископ. Поехали в Козельск, там разберемся. У Анеи такие хоромы, что половина Рязани поместится. – Вот еще! – фыркнула Авдотья. – Мы здесь пересидим. – Ну и глупо, – пожала я плечами, отправляясь на торг. Меня куда меньше заботила судьба удравшего епископа и фальшивого юродивого, чем Маняшина. Я набрала девчонкам пряников, потом разыскала одежонку, хотя это оказалось нелегко, здесь не было бутиков с детским барахлом, ассортимент одежды, да еще и детской, оказался крайне скудным. Да, маркетинг у них поставлен из рук вон плохо… Ефрем, сообразив, что меня просто надуют при первой же покупке, увязался со мной и неимоверно торговался, действительно сбив цену вполовину. Средства у меня были, Анея оставила немало, да и украшения можно продать в крайнем случае, но переплачивать ни за что тоже не хотелось, люблю честную торговлю (интересно, такая вообще бывает?). Когда мы к обеду явились в дом Степана, нагруженные гостинцами и подарками, визгу было… Тут же отправили девчонок за Маняшей, потом долго мерили все всё, я купила обновки и племянницам Олены, чтоб не было обидно. Маня надевала новые вещицы, накидывала плат, но взять себе отказалась. Олена объяснила: |