Онлайн книга «Невеста войны. Ледовое побоище»
Меня интересовало другое: как я их понимать-то буду? Или знание монгольского в меня тоже заложат в один прием сеансом гипноза? Но Вятич был спокоен, потому я не волновалась. Зато именно мое спокойствие возмутило мужа. – Ты все продумала? – Почти… – Уверена? – Ну да, – я только пожала плечами. Оружие готово, деньги есть, подарки тоже, лошади хорошие, что еще? – Настя, меня рядом не будет. И никого другого для подсказки тоже. Тебе придется все решать самой и из всех ситуаций выбираться тоже самой. Вот как ты с ними разговаривать собираешься? – Я думала об этом, но ты спокоен, я решила, что ты уже все придумал. – Вот то-то и оно! Нет меня, нет, понимаешь?! Сама! Настя, все сама! От переводчика до потника под конским седлом. Я помочь не смогу и подсказать тоже. Чего сейчас не продумаешь, решать придется среди чужих людей. Это был хороший урок, пришлось, забыв о том, что за мной есть пригляд, снова пересмотреть и продумать все заново. Пригодилось… – Я поеду с тобой. – Нет. Но Лушка даже возражать не стала, она для себя все решила, и сопротивление бесполезно. Однако я была кремнем. – Ты останешься дома, потому что есть два маленьких мальчика, которые не могут жить сиротами. – У них есть Вятич и Анея. – Слепой Вятич, заметь. И с тремя мужиками, требующими ухода, Анее не справиться. – Справлялась же, пока мы ездили. – Мы ездили в Сарай, Луша, а не в Каракорум. Это далеко, но не… – я чуть не ляпнула «смертельно», опомнившись, произнесла: – слишком. Лушка настаивала и настаивала, но я была непоколебима, точно зная, что должна ехать одна. Когда стало невмоготу, пришлось привлечь Анею. Тетка умела разговаривать со всеми, Луша перестала проситься в Каракорум. Зато меня собирали, как в последний путь. Они готовы были нагрузить пару возов одной снеди, не считая целого каравана из повозок с разным барахлом. Я спокойно наблюдала за нешуточными приготовлениями к дальней дороге моих близких, а потом вдруг поинтересовалась: – Вы куда переезжать-то собрались? – Мы? Никуда. – А это что? – Это тебе в дорогу. – Анея, ты решила накормить всю Батыеву ставку? Но они не едят того, что ты предлагаешь. А одевать кого будем, тут, пожалуй, не на одних Батыевых хватит… – Ладно тебе, пригодится! – почти обиделась тетка. – Ну ты же разумная женщина! Кто весь этот караван охранять будет? Его же разграбят за первым поворотом. Скажи, чтобы разбирали, я воин и поеду налегке. Собирал меня Вятич, он, конечно, не видел, но мы оговорили каждую мелочь. Свою лепту внес и князь, приславший подарки для хана, а также дружинников для охраны и, главное, толмача. Карим владел несколькими языками, и на него можно положиться. Это очень хорошая помощь, потому что я не понимала ни по‑монгольски, ни по‑кипчакски, а доверять их толмачам опасно. Карим сказал, что поедет со мной в Каракорум. Вятич тут же увел его для приватной беседы, они что-то очень долго обсуждали, видно, муж что-то рассказал, потому что после разговора Карим смотрел на меня с заметным любопытством. – Что ты ему сказал? Надеюсь, не про Москву? – Про тавро тоже не говорил. И ты молчи, это слишком сильный козырь, чтобы о нем знал еще кто-то. Это произошло в последний день перед моим отъездом… – Настя… трава зеленая… Вятич сидел на солнышке, чуть щурясь. Федька играл рядом. – Зеленая. – А сарафан на тебе темно-красный… И раньше, чем я успела подумать, что бы это значило, он совершенно безошибочно протянул в мою сторону руку, подзывая к себе: – А ты у меня красивая… В другое время я бы фыркнула, мол, кто бы сомневался, но сейчас насторожило другое – глаза у Вятича как‑то изменились. И само выражение лица тоже! То есть раньше лицо было все время приподнято, не имея возможности видеть, он прислушивался, потому шея даже чуть вытянута вперед. А сейчас… Нет, он не только слышал меня, он меня видел! Он меня определенно видел! – Вятич… ты… видишь?… – Да, Настя, вижу! Не все, лицо расплывчато, но вижу! – Вятич, миленький! – я орала еще что-то, целуя его глаза, щеки, снова глаза. Федька смотрел, смотрел на вопящую мать изумленными глазами, а потом вдруг с ревом принялся отталкивать меня от отца, видно, решив, что я его обижаю. Но теперь я уже целовала по очереди того и другого: – Федечка, папа прозрел. Он видит, понимаешь, видит! Конечно, ребенку это было непонятно, зато мы с Вятичем просто плакали. Из теперь уже не из слепых глаз мужа катились слезинки, а я так вообще ревела в три ручья. Вдруг меня осенило: – Ты только не смотри на солнце, не смотри, слышишь! Не перегружай глаза! – Настя, ты чего? Зачем я буду смотреть на солнце? Вятич видел, он больше не был беспомощным, не был обузой, он снова стал прежним Вятичем. Ну, не совсем, конечно, прежним, но все-таки… Конечно, я бы очень хотела, чтобы Вятич поехал со мной, но об этом не могло быть и речи. Мы понимали, что зрение восстановилось, потому что мы что-то такое искупили, а еще, чтобы я могла ехать спокойно. Мы постарались, чтобы прощание не было слишком долгим и слезливым. Прощаться всегда тяжело, а когда дома остаются самые дорогие тебе люди и ты не знаешь, увидишь ли их еще раз… – Я вернусь! Вы слышите, я вернусь! Вятич фыркнул: – Кто бы сомневался. И почему-то именно вот этот ответ, а не заверения, что «обязательно», «несомненно», вселил в меня уверенность, что действительно вернусь. В низовьях Волги куда жарче, чем в Новгороде, а Батый от самой реки ушел в степь, его в Сарае не было, пришлось разыскивать, поэтому пока добрались, не то что семь, семь раз по семь потов сошло. В Сарае у Батыя трон и множество бездельников вокруг, на лето он выезжал на пастбище с куда меньшей толпой ненужных людей, потому и чувствовал себя куда лучше и свободней. Жарко, душно, тошно, очень хотелось плюхнуться с разбегу в пусть и теплую, но все же воду реки, поплавать, лучше бы в купальнике… Но об этом не то что мечтать, вспоминать нельзя. Из воды бы не вышла. Господи, как они могут париться в толстых халатах круглый год? Вообще, в тринадцатом веке для меня проблемной была не зима с ее стужей и ледяным ветром, а лето. Лен прекрасно впитывал пот, в нем легко и приятно, но я все равно мучилась от жары, а здесь в степи тем более. |