Онлайн книга «Печать на сердце твоем»
— Поворачивайте! Или сначала убейте нас. — Это сколько угодно! Да за милую душу! Тот, что свалился в грязь, подскочил, выхватил меч. — Оставьте его мне, парни! Он, кажись, вент! Страсть люблю этих уродов резать! Згур сжал рукоять. Вот и для меча час настал! «Синий плащ», сообразив, откуда долетела стрела, отскочил, стал боком к камню: — Люблю вентские кишки на клинок мотать! Ну, давай, урод! Сейчас я тебе надеру задницу! Франкский меч блеснул в неярком вечернем свете. Згур поморщился. Этот, вываленный в грязи, не опасен. Но он один, а остальных — две сотни. — П-погоди! — вперед протолкался какой-то длинноволосый, без шлема. — М-меч! П-пусть покажет м-меч! Ответом была недоуменная тишина, но вот крик подхватили, сначала двое, затем десяток. — Меч! Меч! Парень, покажи меч! Згур растерянно оглянулся. Теперь кричали все. «Ката-киты» подступили ближе, задние проталкивались в первый ряд. — Меч! Перекресток! Меч! Пусть покажет меч! Одноглазый взмахнул рукой. Крики стихли. — Покажи нам свой меч, парень! Подраться еще успеем, совершен-понятно. Згур даже растерялся. Чего они хотят? И почему кричат о перекрестке? Костяная Девка тоже говорила… — Глядите! Не деревянный! Одноглазый и черный осторожно подступили, взялись за лезвие… — Монокорн! Черный отшатнулся, рука в кожаной перчатке коснулась лба: — Монокорн! Монокорн! Згур ничего не понимал. Странное слово! «Моно», кажется, «один»… — Монокорн! Палец в перчатке указывал теперь на клинок. Знакомый клинок с полустершимся клеймом: гривастый конь с рогом на голове… Единорог! Монокорн! Згура окружили. Руки тянулись к мечу, но никто не решался прикоснуться. Смотрели, негромко переговаривались, увидевшие отходили в сторону, их сменяли другие. — Это твой меч, парень? Голос одноглазого теперь звучал иначе — уважительно, даже испуганно. Згур вновь удивился. — Мой, конечно! «Катакит» повернулся к товарищам, взмахнул рукой: Вождь встретит войско у камней, где перевязь дорог… И десятки голосов прокричали в ответ, дружно, слитно: И к славе вновь откроет путь клинок-Единорог! Кричали по-румски, и Згур понял не сразу, когда же понял, поразился еще пуще. Они что, тоже «верши» любят? — Кто ты, компаро? Худощавый смотрел сурово, старый шрам на щеке покраснел. — Згур, кмет Вейска Края. Про сотника лучше было не говорить, мало ли… — Комит? Ты комит, компаро? — худощавый недоверчиво оглянулся. — Он говорит… — Комит! Комит Згур! — тут же отозвались остальные. — «Вождь встретит войско у камней»! Комит с нами! И тут только Згур сообразил, что похожие слова иногда вовсе не сходны. «Кмет» — это просто кмет. А вот по-румски «комит» — чуть не тысячник. Нет, больше! «Тысячник» — «хилиарх», выходит, «комит» — не иначе как «глав-ч ный воевода». Интересно, что значит «компаро»? Кажется, «товарищ». Или «друг»? — Не удивляйся, комита, однако! — На лице черного сияла белозубая улыбка. — Мы и наша растерялась. Мы и наша уже и верить перестала! — Ясно… Ясного, признаться, было мало. Единорог, странные «верши», «комит». Зато понятно другое — ватага все еще на дороге и сворачивать не собирается. — Хорошо! Кто у вас старший? Худощавый переглянулся с одноглазым, тот — с черным. — Старший? Нет у нас старшего, компаро… — Как — нет? — крикнул кто-то, и десятки голосов вновь завопили: — Единорог! Единорог! Комит Згур! — Комит! Одноглазый выпрямился, правая рука взлетела вверх. — Хайра, комит! Осмелюсь сообщить! Третья, пятая и седьмая сотни Орлиного лохга совершают переход. В наличии двести двадцать два человека. Раненых девятеро, больных — трое. Сообщал фрактарий Гусак! Гусак? Странные имена у румских фрактариев! — Вольно! — Згур сделал привычную отмашку правой, словно перед ним стоял боец его сотни. Происходило что-то непонятное, но этим непонятным можно воспользоваться. Самое время. — Почему вы сожгли село? — Сожгли? — худощавый шагнул вперед, по изуродованному лицу скользнула злая усмешка. — Тебя обманули, компаро комит! Тебя — и всех остальных. Мы не жжем сел! Это делают каратели Кей-Сара, чтобы лишить нас поддержки. Мы — воины Катакита! Сказано это было так, словно имя вождя мятежников все объясняло. Переспрашивать Згур не стал. Может, так оно и есть. Способ не новый. — Мы и наша села не тронем, комита, — вступил в разговор черный. — Но мы и наша устали шибко, однако. Мы и наша три ночи в снегу ночевала… Згур кивнул. Стало ясно — ватагу не остановить. Пока эти люди готовы его слушать. Но назад они не повернут. Значит, все зря? А что, если… — В селе всего пять домов. Но за ним есть усадьба. Дедич уехал еще прошлой весной, там пусто. Места хватит для всех. …О пустой усадьбе он подумал сразу, как только услыхал о приближении ватаги. Наверно, в богатом хозяйстве и припас найдется. А дедич — Дий с ним, с дедичем, нечего убегать было! «Катакиты» переглянулись, одноглазый Гусак одобрительно крякнул: — Вот это дело, совершен-понятно! Разреши выступать? Згур оглядел взволнованную толпу. Все смотрели на него, «синий плащ» стоял, раззявив щербатый рот, начисто — забыв о желании «надрать задницу» столь нелюбимому им «венту». Они удивлены, поражены, обрадованы — но назад не повернут. Запретить им он не сможет. Разве что немного задержать — ненадолго, чтобы односельчане бабки Гаузы сумели уйти подальше. — Не разрешаю. Не вижу войска, фрактарий! С такой шайкой стыдно входить даже в коровник! — Виноват! Гусак резко повернулся, взмахнул рукой: — Третья сотня! Становись! — Пятая сотня!.. Седьмая сотня!.. — эхом отозвались в толпе. Миг — и толпа исчезла. На грязном истоптанном снегу стояло войско — ровные ряды бойцов, усталых, заляпанных грязью. Но это было все-таки войско, и Згур облегченно вздохнул. Кажется, что-то удалось. Теперь бы вспомнить, как будет по-румски… — Поправить оружие! Смирно! Равнение на середину! — Вольно! Згур обернулся. Все! Больше ничего не сделаешь. Даже если это все — нелепая игра. Но все-таки, что происходит? — Третья сотня — шагом вперед! Пятая… Седьмая… Гусак, немного отстав, нерешительно поглядел на Згура: |