Онлайн книга «Сожженные мосты»
|
— И в чем же секрет? — Секрет? Секрет в том, что не надо мелиорировать и поливать землю, как это делают сыны Сиона. Для того чтобы получался такой виноград, нужно, чтобы лоза страдала, чтобы ей не хватало воды. Тогда он становится насыщенным. А у евреев — пусть урожай и больше в три раза, чем у меня, но виноград — одна вода. Вот они и гонят из него дешевое пойло, а из выжимок — водку. Потому что ничего другого с виноградом делать они не умеют! Кстати, я послал несколько бутылок нового урожая в подарок Его Величеству. — Князь вдруг перескочил на другую тему. — Думаю, Его Величество оценит ваш дар. — Я тоже так думаю… А вы… с инспекцией? Или просто? Я расхохотался — кажется, даже искренне. — Помилуйте, сударь, какая инспекция! У меня нет прав вас инспектировать. Под вашим началом служит мой друг детства, Владимир Голицын, я решил проведать его, если мое место службы оказалось так близко от места его службы. А их высочество принц Хусейн и вовсе следует по своим делам, просто он любезно согласился подвезти, так сказать, меня до Багдада, вот и все. Никакой инспекции… Когда я это говорил, я внимательно наблюдал за князем — реакции человека, часто непроизвольные, могут сказать гораздо больше о том, что мы на самом деле думаем и чувствуем, чем сотни и тысячи слов. Так вот, когда я упомянул Голицына, князь на мгновение недовольно нахмурился. На принца реакции не было никакой. — Господин Голицын в это время находится здесь. Минус второй этаж, вам известны здешние порядки? — Думаю, что нет. Минус два — это второй подземный? — Да, сударь, именно. Второй подземный, его вы найдете там. — Второй подземный… Есть необходимость? — как бы между прочим поинтересовался я. — В чем? — Прятаться под землей, ваше превосходительство. Князь Абашидзе понимающе улыбнулся — как же, поверил он мне, что я не с инспекцией… — Сейчас уже нет. Просто… раз там все налажено, какой смысл переносить? — Это верно, — я поднялся на ноги, — тогда, с вашего позволения… Тот же день Штаб казачьей бригады Уровень «минус два» Уровень «минус два» — это значит минус второй этаж. Минус один — общевойсковики, минус два — казаки, минус три — объединенный штаб группы войск на Востоке, запасы и огромный склад оружия и боеприпасов на длительном хранении, вроде как последний резерв. Про «минус четыре» и «минус пять» я вам не говорил. Под землей было… как и везде бывает под землей. Мрачно, прохладно, у всех без исключения, кто попадался мне навстречу, озабоченные, хмурые лица. Давит на плечи тяжесть земли и бетона, давит, однозначно. На первом этаже мне выписали временный пропуск. Пока дошел до места, предъявил семь раз, считал специально. И это несмотря на то, что ставивший здесь караульную службу знал, что делает. Мина, пронесенная на третий уровень камикадзе, который может походить на русского, а может и быть русским, — рванет так, что в Санкт-Петербурге слышно будет. Решил сделать сюрприз. Давно ведь не виделись. Сделал… Первое, что мне бросилось… не в глаза, в нос — это был запах. Несвежий такой запах пищи, перебиваемый острой вонью сивухи. Здравствуйте… Вообще, насчет подобного в армии, среди офицерства, единого мнения нет. Кто-то относится снисходительно, особенно здесь — мол, что в том такого, что человек немного выпьет. Или не немного. Кто-то, наоборот, борется. На флоте с этим строго — офицерам и нижним чинам в паек входит красное вино, что же касается «смирновочки», «столового вина № 21», — под строжайшим запретом. Даже один пьяный или похмельный член экипажа на корабле, особенно в походе — я уж не говорю про бой! — может таких дел натворить! И я себе не позволял. Воспитание сказывалось, наверное. Столовое вино, шампанское по праздникам — и все. Точно так же не позволял себе лишнего Его Величество, и все это знали — при дворе с этим было строго, даже аскетично. Вообще, русский двор конца двадцатого века отличался от русского двора конца девятнадцатого почти во всем. Господа офицеры, твою мать! Господин офицер здесь был только один — в неуместном в повседневном бытии парадном мундире, он полулежал, полусидел в кресле, положив ноги на стол, как ковбой в дурном североамериканском синематографе, и издавал носом затейливые рулады. Он спал… Я закрыл дверь, молча сел напротив и стал ждать, ничего не говоря. Было больно и горько смотреть на давнего друга, думать, во что он превратился. С этим надо было что-то делать — друзья на то и есть друзья, чтобы помочь оступившемуся, иногда даже и против его воли. Минут через тридцать спящий в кресле офицер зашевелился, что-то бурча под нос. Какие-то бумаги полетели на пол, он с трудом снял ноги со стола, потом придал себе вертикальное положение, держась за тот же стол, — и только тогда увидел меня. — А вы кто такой… сударь? — Тот же самый вопрос я мог бы задать и вам, светлейший князь Голицын, — кто передо мной?! Офицер подошел ближе, даже чуть склонился, пытаясь рассмотреть меня. — Поросенок… [99] — лицо его просветлело пьяной, полудетской радостью. — Один поросенок пошел на базар, второй поросенок… — На поросенка больше похож ты, Володя. — Я вынужден был его поддержать, потому что, рассматривая меня, он потерял равновесие и едва не упал. — Да брось… — Голицын тяжело оперся о стол. — Ну, выпил немного, так что ж с того. Служба здесь такая. — Служба?! Какая служба, Володя? Ты офицер — и это твоя служба? Голицын тяжело махнул рукой, будто весила она тонну. — Много ты понимаешь. Здесь такой бардак — только это и остается… Меня уже несло. Потом, анализируя, почему я завелся с ходу, мне ведь это не свойственно, понял — из-за катастрофы в Заливе. Нервы были на взводе, и требовалось сорваться. Вот и сорвался — на мало повинного в моих бедах Голицына. Хотя и невиновным его тоже нельзя было назвать. — Ты русский офицер, прикомандирован от Гвардии! Ты служишь здесь, чтобы в твоей стране не было этого бардака! Твою мать, посмотри на себя! Ты пьян, хотя не пробило и полудня! Сорвало и Голицына: — Ты сам посмотри на себя! — Мне нечего на себя смотреть! — Тебе есть на что смотреть, герой газет Санкт-Петербурга! Перчатки нынче в лицо бросать не принято, поэтому я просто дал пощечину. Сам не знаю зачем. Просто одно на другое наложилось. Все одно к одному. |