Книга Анж Питу, страница 30 – Александр Дюма

– Да, он мертв! Он убит, и не он один.

– Кто же его убил?

– Драгуны Королевского немецкого полка. Вы разве не слыхали криков, стрельбы, топота копыт?

– Слыхали, слыхали! – ответили разом две или три сотни голосов. – На Вандомокой площади расправлялись с народом.

– Да ведь вы-то тоже народ, тысяча чертей! – воскликнул Бийо, обращаясь к солдатам. – Разве не подлость с вашей стороны – позволять немцам убивать ваших братьев?!

– Подлость? – послышался в ответ угрожающий шепот.

– Да.., подлость! Я это сказал и своих слов обратно не возьму. Или, может быть, вы хотите убить меня, чтобы доказать, что вы не подлецы?

С этими словами Бийо сделал несколько шагов к тому месту, откуда раздались угрозы.

– Ладно-ладно!.. Хватит… – сказал один из солдат. – Вы, друг мой, храбрый малый, но вы буржуа и можете делать, что хотите, а военные – солдаты, они выполняют приказ.

– Выходит, – закричал Бийо, – если вам дадут приказ стрелять в нас, безоружных людей, вы будете стрелять – вы, наследники тех, кто при Фонтенуа позволили англичанам первыми открыть огонь?!

– За себя ручаюсь: я стрелять не стану, – сказал кто-то из гвардейцев.

– И я! И я тоже! – повторила вслед за ним сотня голосов.

– В таком случае позаботьтесь о том, чтобы и другие в нас не стреляли, – сказал Бийо. – Если вы позволите немцам убивать нас – это будет все равно как если бы вы убивали нас сами.

– Драгуны! Драгуны! – закричали сразу несколько голосов.

Толпа, теснимая преследователями, выплеснулась с улицы Ришелье на площадь, а издалека донесся топот копыт тяжелой кавалерии, с каждой минутой слышавшийся все более отчетливо.

– К оружию! К оружию! – кричали беглецы.

– Тысяча чертей! – воскликнул Бийо, сбрасывая наземь тело савояра, которое до этой минуты все еще держал на своих плечах. – Если вы сами не способны пустить в ход ружья, отдайте их нам.

– Если на то пошло, мы, черт подери, пустим их в ход сами! – сказал солдат, к которому обратился Бийо, и отобрал у фермера ружье, за которое тот уже ухватился. – Живо, живо! Заряжай! Пусть только австрийцы попробуют сказать слово этим парням!

– О, дьявол! – закричал Бийо, топнув ногой. – Угораздило же меня оставить дома охотничье ружье! Но если только одного из этих австрийских псов подстрелят, я заберу у него мушкетон.

– А покамест возьмите этот карабин, он заряжен, – произнес чей-то голос, и какой-то человек сунул в руки Бийо дорогой карабин.

В ту же самую минуту драгуны ворвались на площадь, опрокидывая и рубя саблями всех, кто оказывался у них на пути.

Офицер, командовавший французскими гвардейцами, выступил на четыре шага вперед.

– Эй, господа драгуны! – крикнул он. – Стойте! Остановитесь, прошу вас.

То ли драгуны не услышали его, то ли не захотели услышать, то ли так разогнались, что не смогли остановиться, но они метнулись по площади вправо и сбили женщину и старика, которые тут же исчезли под копытами их лошадей.

– Раз так – огонь! Огонь! – закричал Бийо. Он стоял рядом с офицером, так что можно было подумать, что команду эту дал офицер. Гвардейцы вскинули ружья и дали залп, остановивший драгунов. Эскадрон пришел в замешательство.

– Эй, господа гвардейцы, – сказал, выезжая вперед, немецкий офицер, – знаете ли вы, в кого стреляете?

– Черт подери! Еще бы нам не знать, – сказал Бийо и выстрелил в офицера. Тот упал.

Тогда французские гвардейцы произвели второй залп, и немцы, поняв, что на этот раз имеют дело не с горожанами, обращающимися в бегство от первого же удара саблей, но с солдатами, готовыми принять бой, развернулись и воротились на Вандомскую площадь; вслед им раздался такой оглушительный вопль восторга, что немало лошадей понесли и сломали себе шею.

– Да здравствуют французские гвардейцы! – кричал народ.

– Да здравствуют солдаты отечества! – кричал Бийо.

– Спасибо, – отвечали гвардейцы. – Мы видели, как стреляют, и получили боевое крещение.

– И я, – сказал Питу, – я тоже видел, как стреляют.

– Ну, и что ты скажешь? – спросил Бийо.

– Скажу, что это не так страшно, как я думал.

– Теперь, – сказал Бийо, осмотрев карабин и убедившись, что он стоит больших денег, – теперь я хотел бы знать, чье это ружье?

– Моего хозяина, – отозвался из-за его спины давешний голос. – Но вы так ловко пустили его в ход, что мой хозяин раздумал забирать его назад.

Бийо обернулся и увидел доезжачего в ливрее герцога Орлеанского.

– А где он, твой хозяин? – спросил он. Доезжачий показал ему приоткрытые жалюзи, из-за которых герцог мог видеть все, что происходило на улице.

– Значит, он за нас, твой хозяин? – спросил Бийо.

– Он душой и сердцем за народ, – ответил доезжачий.

– В таком случае скажем еще и еще раз: да здравствует герцог Орлеанский! – закричал Бийо. – Друзья, герцог Орлеанский за нас, да здравствует герцог Орлеанский!

И он указал толпе на жалюзи, за которыми скрывайся герцог.

Тогда они отворились полностью, и герцог Орлеанский трижды кивнул толпе.

Затем жалюзи вновь затворились.

Каким бы коротким ни был этот эпизод, он привел толпу в исступление.

– Да здравствует герцог Орлеанский! – возопили две или три тысячи голосов.

– Взломаем двери оружейников! – предложил кто-то в толпе.

– Пойдем в Дом инвалидов! У Сомбрея двадцать тысяч стволов! – подали голос солдаты.

– В Дом инвалидов! – кричали одни.

– В Ратушу! – призывали другие. – У купеческого старшины Флесселя есть ключи от склада, где хранится оружие гвардии, он даст их нам.

В результате толпа растеклась по трем указанным направлениям.

Тем временем драгуны собрались вокруг барона де Безанваля и принца де Ламбеска на площади Людовика XV.

Бийо и Питу, не последовавшие ни за одной из трех партий, на которые разделилась толпа, и оставшиеся на площади Пале-Рояля в почти полном одиночестве, об этом не знали.

– Ну, дорогой господин Бийо, куда мы пойдем теперь? – спросил Питу.

– Вообще-то, – отвечал Бийо, – у меня большая охота последовать за этими храбрыми парнями. Не к оружейникам, потому что у меня теперь есть отличный карабин, но в Ратушу или к Инвалидам. Но поскольку я прибыл в Париж не затем, чтобы драться, а затем, чтобы разыскать господина Жильбера, мне сдается, что нам следует пойти в коллеж Людовика Великого, где учится его сын; а уж когда я повидаю доктора, я с чистой совестью ввяжусь в эту драку.

И глаза фермера сверкнули.