Книга Графиня де Монсоро, страница 209 – Александр Дюма

Все глаза были устремлены на галерею, откуда капитан гвардии должен был ввести посла.

– Государь, – сказал Келюс, склонившись к уху короля, – знаете, как зовут этого посла?

– Нет, что мне в его имени?

– Государь, его зовут господин де Бюсси. Разве оскорбление от этого не становится в три раза сильнее?

– Я не вижу, в чем тут оскорбление, – сказал Генрих, стараясь сохранить хладнокровие.

– Быть может, ваше величество и не видит, – сказал Шомберг, – но мы-то, мы прекрасно видим.

Генрих ничего не ответил. Он чувствовал, как вокруг трона кипят гнев и ненависть, и в душе поздравлял себя, что сумел воздвигнуть между собой и своими врагами два таких мощных защитных вала.

Келюс, попеременно то бледнея, то краснея, положил обе руки на эфес своей рапиры.

Шомберг снял перчатки и наполовину вытащил кинжал из ножен.

Можирон взял свою шпагу из рук пажа и пристегнул ее к поясу.

Д’Энернон подкрутил кончики усов до самых глаз и пристроился за спинами товарищей.

Что касается Генриха, то он напоминал охотника, который слышит, как его собаки рычат на кабана: предоставляя своим фаворитам полную свободу действий, сам он только улыбался.

– Введите, – сказал он.

При этих словах в зале воцарилась мертвая тишина. Казалось, можно было услышать, как в этой тишине глухо рокочет гнев короля.

И тут в галерее раздались уверенные шаги и гордое позвякивание шпор о плиты пола.

Вошел Бюсси с высоко поднятой головой и спокойным взглядом, держа в руке шляпу.

Надменный взор молодого человека не остановился ни на одном из тех, кто окружал короля.

Бюсси прошел прямо к Генриху, отвесил глубокий поклон и стал ждать вопросов. Он стоял перед троном гордо, но то была особая гордость, гордость дворянина, в ней не было ничего оскорбительного для королевского величия.

– Вы здесь, господин де Бюсси? Я вас полагал в дебрях Анжу.

– Государь, – сказал Бюсси, – я действительно был там, но, как вы видите, меня уже там нет.

– Что же привело вас в нашу столицу?

– Желание принести дань моего глубочайшего почтения вашему величеству.

Король и миньоны переглянулись, было очевидно, что они ждали иного от несдержанного молодого человека.

– И… ничего более? – довольно высокомерно спросил король.

– Я прибавлю к этому, государь, что мой господин, его высочество монсеньор герцог Анжуйский, приказал мне присоединить его изъявления почтения к моим.

– И герцог ничего другого вам не сказал?

– Он сказал мне, что вот-вот должен выехать с королевой-матерью в Париж и хочет, чтобы ваше величество знали о возвращении одного из ваших самых верных подданных.

Король, почти задохнувшийся от изумления, не смог продолжать свой допрос.

Шико воспользовался этим перерывом и подошел к послу.

– Здравствуйте, господин де Бюсси, – сказал он.

Бюсси обернулся, удивленный, что в этой толпе у него мог найтись друг.

– А! Господин Шико, приветствую вас от всего сердца, – ответил он. – Как поживает господин де Сен-Люк?

– Отлично. Он сейчас прогуливается возле вольеров вместе со своей супругой.

– Это все, что вы должны были сказать мне, господин де Бюсси? – спросил король.

– Да, государь, если есть еще какие-нибудь важные новости, монсеньор герцог Анжуйский будет иметь честь сообщить их вам лично.

– Прекрасно, – сказал король.

И, молча встав с трона, он спустился по его двум ступеням.

Аудиенция окончилась, толпа придворных рассеялась.

Бюсси заметил уголком глаза, что четверо миньонов окружили его и как бы замкнули в живое кольцо, исполненное напряжения и угрозы.

В углу залы король тихо беседовал со своим канцлером.

Бюсси сделал вид, что ничего не замечает, и продолжал разговаривать с Шико.

Тогда король, словно и он был в заговоре и хотел оставить Бюсси в одиночестве, позвал:

– Подите сюда, Шико. Мы должны вам кое-что сказать.

Шико поклонился Бюсси с учтивостью, по которой за целое лье можно было узнать дворянина.

Бюсси ответил ему не менее изящным поклоном и остался в кольце один.

И тогда его поза и выражение лица изменились: с королем он держался спокойно, с Шико – вежливо, теперь он стал любезен.

Увидев, что Келюс приближается к нему, он сказал:

– А! Здравствуйте, господин де Келюс. Окажите мне честь: позвольте спросить вас, как поживает ваша компания?

– Довольно скверно, сударь, – ответил Келюс.

– Боже мой! – воскликнул Бюсси, словно обеспокоенный этим ответом. – В чем же дело?

– Есть нечто такое, что нам ужасно мешает, – ответил Келюс.

– Нечто? – удивился Бюсси. – Да разве вы и все ваши, и в особенности вы, господин де Келюс, недостаточно сильны, чтобы убрать это нечто?

– Простите, сударь, – сказал Можирон, отстраняя Шомберга, который шагнул вперед, чтобы вставить свое слово в этот, обещавший сделаться интересным, разговор, – господин де Келюс хотел сказать не «нечто», а «некто».

– Но если кто-то мешает господину де Келюсу, – сказал Бюсси, – пусть господин де Келюс оттолкнет его, как только что поступили вы.

– Я тоже ему это посоветовал, господин де Бюсси, – сказал Шомберг, – и думаю, что Келюс готов последовать моему совету.

– А! Это вы, господин де Шомберг, – сказал Бюсси, – я не имел чести узнать вас.

– Наверное, у меня все еще не сошла с лица синяя краска, – сказал Шомберг.

– Отнюдь, вы, напротив, очень бледны, может быть, вам нездоровится, сударь?

– Сударь, – сказал Шомберг, – если я и бледен, то от ярости.

– А! Вот оно что! Значит, вам, как господину де Келюсу, мешает нечто или некто?

– Да, сударь.

– Мне тоже, – сказал Можирон, – мне тоже мешает некто.

– Вы, как всегда, весьма остроумны, дорогой господин де Можирон, – сказал Бюсси, – но в самом деле, господа, чем больше я на вас гляжу, тем больше меня огорчают ваши расстроенные лица.

– Вы забыли меня, сударь, – сказал д’Эпернон, гордо встав перед Бюсси.

– Прошу прощения, господин д’Эпернон, вы, как обычно, держались позади остальных, и к тому же я почти не имею удовольствия знать вас и не могу обращаться к вам первым.