Книга Джузеппе Бальзамо. Том 1, страница 139 – Александр Дюма

Мне объявили эту новость. Ома не причинила мне ни боли, ни радости Можно было подумать, что я уже умерла для мира, что осталась одна оболочка.

Две недели меня держали взаперти, опасаясь, что тяга к мирской жизни возьмет верх. На рассвете пятнадцатого дня я получила приказание спуститься в часовню с другими сестрами.

В Италии монастырские часовни могут посещаться всеми желающими, это народные церкви. Папа римский, наверное, полагает, что священник не должен отнимать Бога у верующих, в каком бы месте ни происходила служба.

Я взошла на хоры и села на скамью. Между зелеными занавесками, которые скрывали – вернее, создавали видимость, что скрывают – решетку хоров, был довольно большой просвет, сквозь него была видна внутренняя часть храма.

Через это своеобразное окно в мир я заметила человека, одиноко возвышавшегося над простертой ниц толпой. Он смотрел на меня, вернее сказать, пожирал меня глазами. В эту минуту меня охватило странное чувство неловкости, Мною однажды испытанное; какая-то сверхчеловеческая сила словно выманивала меня из моей оболочки, как когда-то мой брат притягивал магнитом иголки сквозь лист бумаги, дощечку и даже через металлическую пластинку.

Да, я была побеждена, порабощена, я не могла сопротивляться этой притягательной силе. Я к нему наклонилась, молитвенно сложив руки, а губы повторили, что подсказывало сердце:

– Спасибо, спасибо!

Сестры с удивлением на меня взглянули; они не поняли ни моего движения, ни моих слов; они проследили за тем, куда тянулись мои руки, куда смотрели мои глаза, куда был направлен мой зов. Они привстали со своих скамеек, заглядывая внутрь церкви. Содрогаясь, я тоже бросила туда взгляд.

Незнакомец исчез.

Они стали меня расспрашивать, я только краснела, бледнела и заикалась.

– С этой минуты, ваше высочество, – в отчаянии вскричала Лоренца, – я нахожусь во власти этого беса!

– А я ничего сверхъестественного в этом не усматриваю, сестра, – с улыбкой возразила принцесса, – успокойтесь и продолжайте.

– Да, это оттого, что вы не можете почувствовать, что я тогда испытывала.

– Что же вы испытывали?

– Полную власть беса надо мной: он овладел моим сердцем, душой, моим рассудком.

– Боюсь, сестра, что этот бес – не что иное, как любовь! – сказала принцесса Луиза.

– О, я не страдала бы так от любви; любовь не угнетала бы меня; любовь не заставила бы меня дрожать всем телом, как дерево во время бури; любовь не допустила бы дурной мысли, которая меня тогда посетила.

– Что это за дурная мысль, дитя мое?

– Мне следовало во всем признаться исповеднику, не так ли, ваше высочество?

– Разумеется.

– Так вот, вселившийся в меня бес шепнул мне, что я, напротив, должна соблюдать тайну. Вероятно, поступая в монастырь, монахини оставляют в миру воспоминания о любви, многие из них поминают какое-нибудь имя, взывая к Господу. Исповедник должен привыкнуть к подобным признаниям. Так вот я, будучи такой благочестивой, скромной, невинной, не обменявшись ни единым словом ни с кем из мужчин, не считая брата, до той злополучной поездки в Субиако, переглянувшись с незнакомцем всего два раза, я вообразила, ваше высочество, что меня заподозрят в одной из интриг, какие бывали до пострига у наших сестер с их оплакиваемыми возлюбленными.

– Это и в самом деле дурная мысль, – согласилась ее высочество Луиза, – но это еще довольно невинный бес, если внушает подобные мысли женщине, в которую он вселился. Продолжайте.

– На следующий день меня вызвали в приемную. Я спустилась и увидала одну из своих соседок с виа Фраттина в Риме – молодую женщину, соскучившуюся без меня, потому что мы имели обыкновение болтать и петь по вечерам.

За ней, возле самой двери, стоял человек, закутанный в плащ. Я подумала, что это ее слуга. Он даже не повернулся ко мне, однако все мое существо обратилось к нему. Он ничего не говорил, но я догадалась, кто он. Это опять был мой спаситель.

То же смущение овладело моим сердцем. Я почувствовала, что всецело нахожусь во власти этого человека. Если бы не разделявшая нас решетка, я, вне всякого сомнения, оказалась бы с ним рядом. Тень от его плаща излучала странный свет, ослеплявший меня. В его неприступном молчании одна я слышала звучание мелодичного голоса.

Я собрала все свои силы и спросила у соседки с виа Фраттина, кто этот господин, что ее сопровождает.

Она его не знала. Она должна была прийти ко мне вместе с мужем, но он в последний момент явился домой в сопровождении этого человека и сказал ей:

– Я не могу поехать с тобой в Субиако, тебя проводит мой друг.

А ей ничего другого и не нужно было, так горячо она желала со мной повидаться; вот так она и прибыла в сопровождении незнакомца.

Моя соседка была набожная женщина; увидав в углу приемной Божью матерь, считавшуюся чудотворной, она не захотела уходить, не помолившись ей; она подошла к ней и опустилась на колени.

В это время незнакомец бесшумно вошел в приемную, медленно ко мне приблизился, распахнул плащ и уставил на меня глаза, напоминавшие два горящих луча.

Я ожидала, что он заговорит. Грудь моя бурно вздымалась, подобно морской волне, в ожидании его слов. Однако он лишь простер руки над моей головой, вплотную прижавшись к разделявшей нас решетке. Я сейчас же впала в неведомое мне дотоле восторженное состояние. Он мне улыбнулся. Я ответила ему улыбкой, веки мои в изнеможении опустились, я почувствовала, что я раздавлена. Убедившись в своей власти надо мной, он исчез. По мере того, как он удалялся, я приходила в чувство. Однако я еще продолжала находиться во власти этого странного наваждения, когда моя соседка с виа Фраттина закончила молитву, поднялась с колен, попрощалась со мной и вышла.

Когда я вечером стала раздеваться, я нашла у себя под апостольником записку. В ней было всего три строчки:

«В Риме обыкновенно предают казни человека, полюбившего монахиню. Захотите ли вы смерти человека, которому обязаны жизнью?»

С того дня, ваше высочество, я себе более не принадлежала. Я обманула Господа и скрыла от него, что думаю об этом человеке больше, чем о самом Спасителе.

Испугавшись своих слов, Лоренца замолчала, вопросительно заглядывая в умное и ласковое лицо принцессы.

– Все это совсем не одержимость, – твердо проговорила ее высочество Луиза Французская, – повторяю вам, что это пагубная страсть, а я вам уже говорила, что к нам должно приходить лишь тогда, когда вы сожалеете о своих мирских делах.

– Сожалею ли я, ваше высочество?.. – вскричала Лоренца. – Да ведь вы же видите мои слезы, вы знаете, как я молюсь, я на коленях умоляю помочь мне освободиться из-под дьявольской власти этого человека! И вы еще спрашиваете, сожалею ли я!.. Я испытываю больше, чем сожаление, я мучаюсь угрызениями совести!