Онлайн книга «Сорок пять»
|
— Да, господин Пулен, его величество. — Господин Брике, сжальтесь. — Повторяю, дорогой господин Пулен, если вы пошевелитесь, вас ждет смерть. Сидите спокойно, чтобы не случилось беды. — Но, во имя неба, чего вы от меня хотите? — Хочу вашего блага. Ведь я же сказал — я вам друг. — Сударь, — вскричал Никола Пулен в полном отчаянии, — не знаю, право, что я сделал худого его величеству, вам или кому бы то ни было! — Дорогой господин Пулен, объяснения вы дадите в другом месте — это не мое дело. У меня, видите ли, свои соображения: по-моему, король вряд ли одобрит того судейского чиновника, который повинуется указаниям господина де Мейнвиля. Как знать, может быть, королю не понравится также, что его судейский чиновник в своем ежедневном донесении не отметил, что госпожа де Монпансье и господин Мейнвиль прибыли вчера утром в славный город Париж? Знаете, господин Пулен, одного этого достаточно, чтобы поссорить вас с его величеством. — Господин Брике, я попросту забыл сообщить об их прибытии, это не преступление, и, конечно, его величество поймет… — Дорогой господин Пулен, мне кажется, что вы сами себя обманываете. Я гораздо яснее вижу исход этого дела. — Что же вы видите? — Самую, настоящую виселицу. — Господин Брике! — Дайте же досказать, черт побери!.. На виселице — новая прочная веревка, четыре солдата по бокам; кругом — немалое число парижан, а на конце веревки — один хорошо знакомый мне судейский чиновник. Никола Пулен дрожал теперь так сильно, что дрожь его передавалась молодым буковым деревцам. — Сударь! — сказал он, с мольбой сложив руки. — Но я вам друг, дорогой господин Пулен, — продолжал Шико, — и готов дать вам совет. — Совет? — Да, и, слава богу, такой, которому нетрудно последовать. Вы незамедлительно — понимаете? — незамедлительно отправитесь… — Отправлюсь?.. — перебил его испуганный Никола. — Но куда? — Минуточку, дайте подумать, — сказал Шико. — Отправитесь к господину д'Эпернону… — Другу короля? — Совершенно верно. Вы побеседуете с ним с глазу на глаз… — С господином д'Эперноном? — Да, и расскажете ему все, касающееся обмера дороги. — Но это безумие, сударь! — Напротив, мудрость, высшая мудрость. — Не понимаю. — Однако все совершенно ясно. Если я просто-напросто донесу на вас, как на человека, занимавшегося измерениями и скупавшего доспехи, вас вздернут; если, наоборот, вы добровольно все раскроете, вас осыплют наградами и почестями… Похоже, что я вас не убедил… Отлично, в таком случае мне придется возвратиться в Лувр, но, ей-богу, ради вас я сделаю все, что угодно. И Никола Пулен услышал, как зашуршали ветки, которые, поднявшись с места, раздвинул Шико. — Нет, нет! — сказал он. — Оставайтесь, пойду я. — Вот и отлично. Вы сами понимаете, дорогой господин Пулен: никаких уверток, ибо завтра я отправлю записочку самому королю, с которым я имею честь находиться в самых дружеских отношениях. — Иду, сударь! — произнес совершенно уничтоженный Пулен. — Но вы странным образом злоупотребляете… — Ах, дорогой господин Пулен, вы должны молебны за меня служить. Пять минут назад вы были государственным преступником, а я превратил вас в спасителя отечества. Но бегите скорей, дорогой господин Пулен, ибо я очень тороплюсь, а уйти отсюда раньше вас не могу. Особняк д'Эпернон, не забудьте. Никола Пулен в полном отчаянии вскочил на ноги и стремительно понесся к Сент-Антуанским воротам. «Давно пора, — подумал Шико. — Из монастыря кто-то идет ко мне. Но это не маленький Жак. Эге!.. Кто этот верзила, сложенный, как зодчий Александра Великого, который хотел обтесать Афонскую гору? Черти полосатые! Для шавки вроде меня такой пес — неподходящая компания». Увидев посланца, Шико поспешил к Фобенскому кресту, где они должны были встретиться. При этом ему пришлось отправиться кружным путем, а верзила монах быстро шел напрямик, что дало ему возможность первым добраться до креста. Впрочем, Шико потерял время еще и потому, что, шагая, рассматривал монаха, чье лицо не внушало ему никакого доверия. И правда, этот инок был настоящий филистимлянин. Из-под небрежно надвинутого клобука выбивались космы волос, еще не тронутых ножницами монастырского цирюльника. Опущенные углы рта придавали ему выражение отнюдь не благочестивое; когда же его ухмылка переходила в смех, во рту обнажались три зуба, похожих на колья палисада за валами толстых губ. Руки длинные и толстые; плечи такие, что на них можно было бы взвалить ворота Газы; [35] большой кухонный нож за веревочным поясом, сложенная в несколько раз мешковина, закрывавшая грудь наподобие щита, — такова была внешность этого монастырского Голиафа. [36] «Ну и образина! — подумал Шико. — И если к тому же он не несет мне приятных известий, то, на мой взгляд, подобная личность не имеет права на существование». Когда Шико приблизился, монах, не спускавший с него глаз, приветствовал его почти по-военному. — Чего вам надобно, друг мой? — спросил Шико. — Вы господин Робер Брике? — Собственной особой. — В таком случае, у меня для вас письмо от преподобного отца настоятеля. Шико взял письмо. Оно гласило: «Дорогой друг, после того как мы расстались, я одумался. Поистине я не решаюсь предать хищным волкам, которыми кишит мир, овечку, доверенную мне господом. Как вы понимаете, я говорю о нашем маленьком Жаке Клемане — он был только что принят королем и отлично выполнил ваше поручение. Вместо Жака, который еще слишком юн и вдобавок нужен здесь, в аббатстве, я посылаю вам доброго и достойного брата из нашей обители. Нравом он кроток и духом невинен: я уверен, что вы охотно примете его в качестве спутника…» «Да, как бы не так», — подумал Шико, искоса бросив взгляд на монаха. «К письму сему я прилагаю свое благословение, сожалея, что не смог дать вам его лично. Прощайте, дорогой друг». |