Онлайн книга «Голоса ночи»
|
Около пяти вечера, когда к мясному прилавку выстроилась небольшая очередь и Маша совершенно замоталась, в магазин вошел еще один посетитель. Она не обратила на него внимания – не имела привычки вертеть головой и разглядывать каждого входящего. Зато он, углядев белокурую, а не рыжую женщину за прилавком, остолбенел, потом нерешительно двинулся к ней. Маша вертелась как заведенная, отрезала куски по сто и двести граммов, взвешивала целые палки, хлопала на прилавок жестяные банки тушенки, кричала в подсобку: «Сосисок индюшачьих!» Она не видела мужчины, пока тот не поравнялся с ней, и она не спросила автоматически: – Вам? – Мне? – улыбнулся он. Маша и бровью не повела, узнав знакомого. Указала на очередь: – Видишь, сколько народу? Неужели не мог попозже зайти? – А я зашел за пивом, не думал, что ты работаешь… – заметил мужчина. Ему было на вид лет тридцать. Хорошо одетый, щуплый, невысокий, с вытянутым острым личиком, сильно смахивавшим на крысиное. Она пожала плечами: – Ну и что? Я подменила Оксану. – Ладно, тогда кинь мне вон ту нарезку… – Он показал пальцем на прилавок. – А больше ничего не скажешь? – А что тебе сказать? – равнодушно откликнулась она. – Не видишь – очередь! – Например, зачем ты решила эту ночь не работать? Можно узнать? – Нельзя, – отрезала она и спросила женщину, проявлявшую нетерпеливое беспокойство: – Вам? Взвешивая копченую колбасу, она почти спиной услышала: – Ты же не первый раз так делаешь? – Так, – обернулась она. – Отойди в сторону и подожди. Немного освобожусь – поговорим. Если тебе так хочется. Вам? – обратилась она к следующему покупателю. Мужчина послушно отошел в сторону, купил пива и стал прихлебывать прямо из горлышка, попутно беседуя с продавщицей в кондитерском отделе. Он знал всех более-менее привлекательных девушек в этом магазине. Продавщица охотно кокетничала и что-то шептала, показывая глазами на Машу. Только через полчаса возле мясного прилавка народу стало поменьше. Маша, казалось, была не рада этому. Она бросила косой взгляд на ожидавшего кавалера. Тот быстро подошел и спросил: – Ну так как? – Никак. – Она достала из кармана халата зеркальце и заглянула в него, проверяя, не потекла ли помада. – Что значит «никак»? Ты что собираешься делать этой ночью? – А ты мне кто, чтобы спрашивать? – ехидно заметила она. – Папа, дядя, дедушка? Мне, слава богу, давно уже никто не указывает, с каким мальчиком дружить. – Я тебе тоже не указываю, – презрительно ответил он. – Мне просто интересно, если у тебя кто-то завелся, почему не скажешь прямо? – Что? – рассеянно ответила она. Он разозлился, отчего стал еще больше похож на крысу: – Я приходил третьего вечером, тебя не было. Четвертого – тоже. Можешь объяснить, зачем тебе понадобилось меняться с Оксаной? – Не могу. – У тебя есть кто-то. – Ну и что? – не вытерпела она. – Ты кто такой, чтобы меня проверять? Если я полгода назад с тобой переспала, ты можешь ставить мне условия? Для меня это вообще ничего не значит. Если я это сделала, значит, мне так хотелось. А если я этого больше не делаю, значит, мне больше не хочется. Чего тебе от меня надо? – Ах ты! – сдавленно, не повышая голоса, произнес он. – Дешевка! С чего это я тебя за порядочную считал?! – Иди, иди… – Ее темные глаза снова стали равнодушными и непроницаемыми. – Поищи себе другую подружку. Только подбирай по росту, а то в постели неудобно… Взбешенный, он вылетел из магазина. Остальные продавщицы проводили его пристальными взглядами и тут же переглянулись между собой – понимающе, с улыбками. Маша снова посмотрела в зеркальце и мизинцем поправила помаду. Перевела взгляд на дверь. И шумно, горестно вздохнула. За стеклянной витриной, на улице, стоял ее муж. Старый, небритый, расплывшийся. В грязной клетчатой рубахе и спортивных штанах. Ее крест. Ее позор. Двенадцать лет ее жизни. Он выискивал Машу взглядом, а найдя, виновато заулыбался, помахал рукой, делая знаки «выйди!» В магазин он входить не решался, знал, что она поднимет его на смех, отругает, выгонит. Маша вздохнула, глянула на девушку за соседним прилавком, где торговали молочными продуктами: – Слушай, я на пять минут выскочу. Если что, обслужи, а? – Иди, – та с интересом посмотрела на витрину. Все в магазине знали мужа Маши в лицо и удивлялись, что красивая женщина нашла в таком чудовище. – Проверка документов? Маша только рукой махнула. На улице она остановилась перед супругом, уперев руки в боки, в классической позе всех жен алкоголиков. – Ну? – Маш, я… Прости, это… – Проверил? Не к любовнику пошла? Зачем явился? – Маш… – Его небритый подбородок вдруг затрясся, в глубоких складках нижних век показались слезы. – Я обижаю тебя, прости… Я тебе давно хотел сказать… – Подумаешь, новости, – ответила она довольно резко, но внимательнее всмотрелась в его лицо. Слезы – это было что-то новенькое. Да еще «прости». Обычно он выражал свою вину молчанием, не любил извиняться, да она и не требовала. – Что ты мне хотел сказать? – Про Игоря… – Про него?! – Да, я, это… Он умер, конечно, теперь уже можно… – Что можно-то?! – Она возбужденно теребила пуговицу на своем халате, не сводя с мужа глаз. – Что ты болтаешь? – Он тогда, знаешь… – с трудом говорил тот. Видно было, что каждое слово отрывалось с кровью. – Ну, когда нас застал… Она молчала, даже пуговицу перестала откручивать. Глаза казались двумя безжизненными провалами на белом лице. Мужчина поднял на нее умоляющий взгляд и прошептал: – Маш, я же сам никогда бы до тебя не дотронулся… Это он сам мне сказал… – Что?! – Он сам. Она помолчала, потом мотнула головой: – Ты пьян, как свинья. Иди домой, проспись. Лучше бы не извинялся. – Маш, не веришь?! Он сам мне тогда сказал: «Она, на тебя обращает внимание и всякое такое… Ты ей нравишься больше, чем я…» – Да ты рехнулся? – Игорь рехнулся, а не я! Я ему не поверил. А он мне несколько дней подряд твердил: «Отец, я от нее отказываюсь, я ее не люблю, а она тебя любит… Давай, смелее действуй…» Ну, ты пришла к нему, а его дома нет… Помнишь сама… Я тебя чаем поил, а потом… Она тяжело дышала. Потом рванула пуговицу. Пуговица осталась у нее в руке. – Потом он с матерью вдруг вернулся, я не ожидал… А мы с тобой вроде как… И сама знаешь… Ну да, я виноват… Она положила пуговицу в карман. Едва двигая помертвевшими губами, спросила: |