Онлайн книга «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 3»
|
– Дистихи. – На пятнадцати ливрах! Слишком жирно! Его сосед действительно на пятнадцати ливрах. – Какой сосед? – Да тот, из второй Бертодьеры. – Дорогой комендант, простите меня, но ваш язык мне не вполне понятен. – И правда, извините; из второй Бертодьеры – это значит, что арестант помещен во втором этаже бертодьерской башни. – Следовательно, Бертодьерой называется одна из бастильских башен? Да, я слышал, что здесь каждая башня имеет свое название. Где же эта башня? – Вот поглядите сюда, – показал Безмо, подходя к окну. – Вон на том дворе, вторая налево. – Вижу. Значит, в ней сидит заключенный, на которого отпускается по пятнадцати ливров? – Да. – А давно уже он сидит? – Давненько. Лет семь или восемь. – Неужели у вас нет точных сведений? – Ведь он был посажен не при мне, дорогой господин д’Эрбле. – А разве вам ничего не сказали Лувьер и Трамбле? – Дорогой мой… Простите, ваше преосвященство… – Ничего. Итак, вы говорите?.. – Говорю, что тайны Бастилии не передаются вместе с ключами комендатуры. – Вот что! Так, значит, этот таинственный узник – государственный преступник? – Нет, не думаю; просто его пребывание окружено тайной, как все здесь, в Бастилии. – Допустим, – сказал Арамис. – Но почему же вы свободнее говорите о Сельдоне, чем о… – Чем о второй Бертодьере? – Да. – Да потому, что, по-моему, преступление человека, сочинившего дистих, гораздо меньше, чем того, кто похож на… – Да, да, я понимаю. Но как же тюремщики? Ведь они разговаривают с заключенными? – Разумеется. – В таком случае арестанты, вероятно, говорят им, что они не виноваты. – Да, они только об этом и твердят, вечно поют эту песенку. – А не может ли сходство, о котором вы говорили, броситься в глаза вашим тюремщикам? – Ах, дорогой господин д’Эрбле! Нужно быть придворным, как вы, чтобы заниматься такими мелочами. – Вы тысячу раз правы, дорогой Безмо. Будьте добры, еще чуточку этого вина. – Не чуточку, а целый стакан. – Нет, нет! Вы остались мушкетером до кончиков пальцев. А я сделался епископом. Каплю для меня, стакан для вас. – Ну, пусть будет по-вашему! Арамис и комендант чокнулись. – А кроме того, – добавил Арамис, подняв бокал и прищуриваясь на вино, горящее рубином, – кроме того, случается и так, что там, где вы находите сходство, другой его совсем не замечает. – Нет, этого не может быть. Всякий, кто видел того, на кого похож этот узник… – А мне кажется, дорогой Безмо, что это просто игра вашего воображения. – Да нет же! Даю вам слово. – Послушайте, – возразил Арамис, – я встречал многих, чьи лица были похожи на того, о ком мы говорим, но никто не придавал этому значения. – Да просто потому, что есть разные степени сходства; сходство моего узника поразительное, и если бы вы его увидели, вы бы вполне согласились со мной. – Если бы я его увидел… – равнодушно протянул Арамис. – Но, по всей вероятности, я его никогда не увижу. – Почему же? – Потому что, если бы я ступил ногой в эти ужасные камеры, мне показалось бы, что я навеки буду там похоронен. – О нет, помещение у нас совсем неплохое! – Рассказывайте! – Нет, нет, не говорите дурно о второй Бертодьере. Там отличная камера, прекрасно обставленная, с коврами! – Что вы говорите! – Да, да! Этому юноше повезло; ему отвели лучшее помещение в Бастилии. Редкое счастье. – Полноте, полноте, – холодно прервал Арамис, – никогда я не поверю, что в Бастилии есть хорошие камеры. А что касается ковров, то они, наверное, существуют только в вашем воображении. Мне мерещатся там пауки, крысы, жабы… – Жабы! Ну, в карцерах, я не отрицаю… – Самая жалкая мебель и никаких ковров. – А глазам своим вы поверите? – сказал Безмо, все больше приходя в возбуждение. – Нет, бога ради, не надо! – Даже для того, чтобы убедиться в этом сходстве, которое вы отрицаете, как и ковры? – Да это, должно быть, привидение, призрак, живой труп! – Ничуть не бывало! Здоровенный малый. – Печальный, угрюмый? – Да нет же: весельчак. – Не может быть! – Пойдемте. – Куда? – Со мной. – Зачем? – Сделаем прогулку по Бастилии. – Что? – Вы все увидите, собственными глазами увидите. – А правила? – Это пустяки. Сегодня мой майор свободен, лейтенант обходит бастионы; мы здесь полные хозяева. – Нет, нет, дорогой комендант! У меня мороз идет по коже при одной мысли о грохоте засовов, которые нам придется отодвигать. – Полно! – А вдруг вы забудете обо мне, и я останусь где-нибудь в третьей или четвертой Бертодьере… бррр! – Вы шутите? – Нет, говорю серьезно. – Вы отказываетесь от совершенно исключительного случая. Знаете ли вы, чтобы добиться той милости, которую я предлагаю вам даром, некоторые принцы крови сулили мне до пятидесяти тысяч ливров? – Неужели это так интересно? – Запретный плод, ваше преосвященство! Запретный плод! Вы, как духовное лицо, должны хорошо знать это. – Нет. Если меня кто интересует, то разве только бедный школьник, сочинивший дистих. – Ладно! Посмотрим на него; он помещается рядом – в третьей Бертодьере. – Почему вы говорите: рядом? – Потому что, если бы я был любопытным, меня бы больше заинтересовала прекрасная камера с коврами и ее обитатель. – Эка невидаль – обстановка! Да и обитатель, вероятно, самая невзрачная личность! – Пятнадцатиливровый, ваше преосвященство, пятнадцатиливровый! Такие персоны всегда интересны. – Как раз об этом я и позабыл спросить вас. Почему этому человеку отпускается пятнадцать ливров, а бедняге Сельдону только три? – Ах, эти различия – тонкая вещь, сударь: тут король проявил доброту… – Король? – То есть кардинал, я ошибся. «Этот несчастный, – сказал Мазарини, – обречен до смерти томиться в тюрьме». |