Онлайн книга «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 5»
|
– Сельдон? – равнодушно переспросил Арамис. – Вы, кажется, сказали Сельдон? – Да. Так зовут того, кого нужно освободить. – О, вы, вероятно, хотели сказать – Марчиали. – Марчиали? Что вы! Нет, нет, Сельдон. – Мне кажется, что вы ошибаетесь, господин де Безмо. – Я читал приказ. – И я тоже. – Я прочел там имя Сельдона, да еще написанное такими вот буквами! И господин де Безмо показал свой палец. – А я прочитал Марчиали, и такими вот буквами. И Арамис показал два пальца. – Давайте выясним, – сказал уверенный в своей правоте Безмо, – вот приказ, и стоит только еще раз прочесть его… – Вот я и читаю Марчиали, – развернул бумагу Арамис. – Смотрите-ка! Безмо взглянул, и рука его дрогнула. – Да, да! – произнес он, окончательно поверженный в изумление. – Действительно Марчиали. Так и написано: Марчиали! – Ага! – Как же так? Человек, о котором столько твердили, о котором ежедневно напоминали! Признаюсь, монсеньор, я решительно отказываюсь понимать. – Приходится верить, раз видишь собственными глазами. – Поразительно! Ведь я все еще вижу этот приказ и имя ирландца Сельдона. Вижу. Ах, больше того, я помню, что под его именем было чернильное пятно, посаженное пером. – Нет, пятна тут не видно, – заметил Арамис. – Как так не видно? Я даже поскреб песок, которым его присыпали. – Как бы то ни было, дорогой господин де Безмо, – сказал Арамис, – и что бы вы там ни видели, а приказ предписывает освободить Марчиали. – Приказ предписывает освободить Марчиали, – машинально повторил Безмо, пытаясь собраться с мыслями. – И вы этого узника освободите. А если ваше доброе сердце подсказывает вам освободить заодно и Сельдона, то я ни в какой мере не стану препятствовать этому. Арамис подчеркнул эту фразу улыбкой, ирония которой окончательно открыла Безмо глаза и придала ему храбрости. – Монсеньор, – начал он. – Марчиали – это тот самый узник, которого на днях так таинственно и так властно домогался посетить некий священник, духовник нашего ордена. – Я не знаю об этом, сударь, – ответил епископ. – Однако это случилось не так давно, дорогой господин д’Эрбле. – Это правда, но у нас так уж заведено, чтобы сегодняшний человек не знал, что делал вчерашний. – Во всяком случае, – заметил Безмо, – посещение духовника иезуита осчастливило этого человека. Арамис, не возражая, снова принялся за еду и питье. Безмо, не притрагиваясь больше ни к чему из стоявшего перед ним на столе, снова взял в руки приказ и принялся тщательно изучать его. Это разглядывание при обычных обстоятельствах, несомненно, заставило бы покраснеть нетерпеливого Арамиса; но ваннский епископ не впадал в гнев из-за таких пустяков, особенно если приходилось втихомолку признаться себе самому, что гневаться было чрезвычайно опасно. – Ну так как же, освободите ли вы Марчиали? – поинтересовался Арамис. – О, да у вас выдержанный херес с отличным букетом, любезнейший комендант! – Монсеньор, – отвечал Безмо, – я выпущу заключенного Марчиали лишь после того, как повидаю курьера, доставившего приказ, и, допросив его, удостоверюсь в том… – Приказы пересылаются запечатанными, и о содержании их курьер не осведомлен. В чем же вы сможете удостовериться? – Пусть так, монсеньор; в таком случае я отошлю его назад в министерство, и пусть господин де Лион либо отменит, либо подтвердит этот приказ. – А кому это нужно? – холодно спросил Арамис. – Это нужно, чтобы не впасть, монсеньор, в ошибку, это нужно, чтобы тебя не могли обвинить в недостатке почтительности, которую всякий подчиненный должен проявлять по отношению к вышестоящим, это нужно, чтобы неукоснительно выполнять обязанности, возлагаемые на тебя службой. – Прекрасно; вы говорите с таким красноречием, что я положительно восхищаюсь вами. Вы правы, подчиненный должен быть почтителен по отношению к вышестоящим; он виновен, если впадает в ошибку, и подлежит наказанию, если не выполняет своих обязанностей или позволяет себе преступить законы, к соблюдению которых его обязывает служба. Безмо удивленно посмотрел на епископа. – Из этого вытекает, – продолжал Арамис, – что для успокоения собственной совести вы намерены посоветоваться с начальством? – Да, монсеньор. – И что, если лицо, стоящее выше вас, прикажет вам выполнить то-то и то-то, вы окажете ему полное повиновение? – Можете в этом не сомневаться. – Хорошо ли вы знаете королевскую руку, господин де Безмо? – Да, монсеньор. – Разве на этом приказе об освобождении нет подписи короля? – Есть, но, быть может, она… – Подложная? Не это ли вы имели в виду? – Это бывало. – Вы правы. Ну а что вы скажете о подписи де Лиона? – Я вижу и ее на этой бумаге; но если можно подделать королевскую подпись, то с еще большим основанием можно предположить, что и подпись де Лиона подложная. – Вы делаете поистине гигантские успехи в логике, дорогой господин де Безмо, – сказал Арамис, – и ваша аргументация неоспорима. Но какое, собственно, у вас основание считать подписи на этом приказе подложными? – Очень серьезное: отсутствие подписавших его. Ничто не доказывает, что подпись его величества – подлинная, и здесь нет господина де Лиона, который мог бы удостоверить, что это действительно королевская подпись. – Ну, господин де Безмо, – проговорил Арамис, смерив коменданта орлиным взглядом, – я настолько близко принимаю к сердцу ваши сомнения, что сам возьмусь за перо, если вы подадите мне его. Безмо подал перо. – И лист бумаги, – добавил Арамис. Безмо подал бумагу. – И я сам, находясь в вашем присутствии и не подавая по этой причине повода к каким-либо сомнениям и колебаниям, напишу вам приказ, которому вы, я полагаю, окажете подобающее доверие, сколь бы недоверчивым вы ни были. Безмо побледнел перед этой непоколебимой уверенностью. Ему показалось, что голос только что улыбавшегося и веселого Арамиса стал зловещим и мрачным, что восковые свечи, освещавшие комнату, превратились в погребальные, а стаканы с вином – в полные крови чаши. Арамис принялся писать. Оцепеневший Безмо, нагнувшись над его плечом, читал слово за словом: «AMDG» – написал епископ и начертил крест под четырьмя буквами, означавшими ad majorem Dei gloriam. [7] Затем он продолжал: |