Книга 11/22/63, страница 11 – Стивен Кинг

Я посмотрел на настенные часы («НАЧНИ СВОЙ ДЕНЬ С УЛЫБКИ, ВЫПЕЙ БОДРЯЩЕГО КОФЕ» — было написано на циферблате): двенадцать двадцать две. Для меня это ничего не значило, но я изобразил удивление. Допил мой би-и-йа и поднялся.

— Должен идти, если не хочу опоздать на встречу с друзьями в Касл-Рок.

— Только не разгоняйтесь на сто семнадцатом, — предупредил Аничетти. — Дорога — черт ногу сломит. — И вновь я обратил внимание на чересчур заметный мэнский выговор. Какого не слышал уже многие годы. Затем осознал, что так оно и есть, в прямом смысле слова, и чуть не рассмеялся.

— Не буду. Большое спасибо. Сынок? Тот рассказ Ширли Джексон.

— Да, сэр?

Еще и сэр. Но совершенно без сарказма. Почтительность — ничего больше. Я уже решил для себя, что тысяча девятьсот пятьдесят восьмой — очень хороший год. За исключением, разумеется, фабричной вони и сигаретного дыма.

— Там нечего понимать.

— Нечего? Мистер Марчант говорит совсем другое.

— При всем уважении к мистеру Марчанту, передай ему мнение Джейка Эппинга. Иногда сигара — просто курево, а рассказ — просто рассказ.

Он рассмеялся:

— Обязательно. Завтра на третьем уроке!

— Хорошо. — Я кивнул его отцу, меня подмывало сказать ему, что благодаря «Мокси» (которой он не держал… пока) этот магазин простоит на углу Главной улицы и Старой льюистонской дороги много лет после его смерти. — Спасибо за рутбир.

— Приходите в любое время. Я думаю о том, чтобы сбросить цену на большую кружку.

— До дайма?

Он улыбнулся. Естественно и искренне, как сын.

— Вы быстро все схватываете.

Звякнул колокольчик. Вошли три женщины. Никаких брюк. Платья до середины голени. И шляпки! Две с белыми вуальками. Женщины начали рыться в ящиках с фруктами, выбирая лучшие. Я уже шагнул к двери, потом повернулся.

— Можете сказать, что такое зеленый дом?

Отец и сын обменялись веселыми взглядами, напомнившими мне старый анекдот. Турист из Чикаго за рулем роскошного спортивного автомобиля останавливается у фермерского дома в сельской глубинке. Старик фермер сидит на крыльце, курит трубку из стержня кукурузного початка. Турист выходит из «ягуара» и спрашивает: «Эй, старина, не подскажете, как добраться до Ист-Мачиаса?» Старик пару раз задумчиво затягивается, выпускает струю дыма и отвечает: «Проще всего — рукой» [16] .

— Вы и впрямь из другого штата? — спросил Фрэнк. Мэнского в его выговоре было куда меньше, чем у отца.

Он больше смотрит телик, подумал я. Лучшее средство избавления от местного выговора — телевидение.

— Да.

— Странно, потому что я слышу гнусавый говор янки.

— Это юперский диалект, — ответил я. — Верхний полуостров… — Да только — черт! — ВП в Мичигане.

Но оба Аничетти, похоже, не имели об этом ни малейшего понятия. Более того, молодой Фрэнк отвернулся и начал мыть посуду. Вручную.

— Зеленый дом — это винный магазин, — ответил Аничетти. — На другой стороне улицы, если хотите приобрести пинту горячительного.

— Я думаю, рутбира мне хватит. Спросил из любопытства. Хорошего вам дня.

— И вам тоже, друг мой. Приходите к нам опять.

Я прошел мимо выбиравшего фрукты трио, пробормотал: «Дамы», — когда поравнялся с ними, и пожалел, что у меня нет шляпы, чтобы приподнять ее. Мягкой фетровой, с продольной ложбинкой, какие можно увидеть в старых фильмах.

Продвинутый юнец покинул свой пост, и я подумал, а не пройтись ли мне по Главной улице, чтобы посмотреть, как она изменилась, но тут же отказался от этой мысли. Незачем искушать судьбу. Вдруг кто-нибудь спросит о моей одежде? Я полагал, что мои пиджак спортивного покроя и слаксы более-менее сойдут, но мало ли. Да еще волосы, которые касались воротника. В мое время для учителя средней школы такое считалось вполне нормальным — даже консервативным, — однако могло вызвать недоуменные взгляды в десятилетие, когда мужчины не выходили из парикмахерской без выбритой сзади шеи, а баки позволяли себе только фанаты рокабилли вроде того парня, что назвал меня папашей. Разумеется, я всегда мог притвориться туристом, ведь в Висконсине мужчины носили более длинные волосы, и все это знали, — но не только прическа и одежда вызывали ощущение, что я выделяюсь среди остальных, будто какой-то инопланетянин, неудачно маскирующийся под человека.

Если на то пошло, я чувствовал себя не от мира сего. Нет, крыша у меня не поехала — человеческий разум достаточно хорошо приспосабливается ко всякого рода неожиданностям, и чтобы слететь с катушек, требуется огромное их количество, — но чужаком я себя ощущал, это точно. Все думал о женщинах в длинных платьях и шляпках, женщинах, которые никогда не рискнули бы показать на публике бретельку бюстгальтера. И о вкусе этого рутбира. Таком ядреном.

На другой стороне улицы, напротив «Кеннебек фрут компани», располагался куда более скромный «ВИННЫЙ МАГАЗИН ШТАТА МЭН». Так гласила надпись крупными буквами над маленькой витриной. И да, фасад был выкрашен светло-зеленой краской. Внутри я разглядел моего дружка, прежде гревшегося на солнце у сушильного сарая. Длинное черное пальто болталось на его тощих плечах. Шляпу он снял, и волосы торчали в разные стороны, совсем как на карикатуре о вечном недотепе, который только что сунул палец в электрическую розетку. Он что-то доказывал продавцу, размахивая обеими руками, и в одной я видел драгоценную желтую карточку. В другой — как я понимал — была зажата монета в пятьдесят центов, полученная мной от Эла Темплтона. Продавца в короткой белой тунике, очень напоминавшей халат Дока Мокси на ежегодном параде, жесты и слова Желтой Карточки не впечатляли.

Я остановился у перекрестка, дождался, пока проедут автомобили, перешел на ту сторону Старой льюистонской дороги, где находилась фабрика Ворамбо. Двое мужчин толкали через двор тележку, нагруженную рулонами материи, курили и смеялись. Я задался вопросом, а известно ли им, что творит с их легкими сигаретный дым на пару с загрязняющими атмосферу производственными выбросами фабрики, и решил, что нет. Возможно, оно и к лучшему, подумал я, но размышления на эту тему более приличествовали учителю философии, а не парню, который зарабатывал на хлеб насущный, знакомя шестнадцатилеток с нетленными творениями Шекспира, Стейнбека и Ширли Джексон.

Когда они скрылись на фабрике, закатив тележку между ржавыми металлическими челюстями ворот высотой в три этажа, я вернулся к цепи с табличкой «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ». Велел себе идти не слишком быстро и не глазеть по сторонам — не делать ничего такого, что могло бы привлечь внимание, — но получалось не очень. Я уже находился буквально на пороге времени, из которого пришел, и стремление поторопиться стало неодолимым. Во рту пересохло, выпитое бултыхалось в желудке. А если я не смогу вернуться? А если оставленной мной метки уже нет? Или она есть, но нет ступеней?