Онлайн книга «Не отрекайся от любви»
|
– Да, немного. – Узнаешь? – А где я его встречу? – усмехнулась Эмма. – Я мало знакома с преступным миром. Но… знаешь, я действительно думаю, что это странно. Он, возможно, индиец. Цвет его лица… – Она запнулась, когда Джулиан повел бровью. – В этом нет ничего особенного. Может быть, он моряк или работает в доках… – Возможно, и ничего. Но это навело меня на мысль. Ты знаешь, что на твоих картинах написаны военные инструкции? Удивляться было бы глупо. Ведь строки взяты из писем, которые она забрала у того солдата. – Правда? – Я не уверен, – сказал Джулиан. – Но они вызывают у меня дурное предчувствие. Тревожная мысль пронзила Эмму. Да, она убила того солдата. Он был мертв, когда она покидала палатку. А что, если нет? Что, если он видел картины? И, узнав цитаты из писем, понял, где ее искать, и послал друга отомстить? Но даже если он и выжил, как бы он увидел ее картины? Его речь свидетельствовала о низком положении, вряд ли у него есть доступ в высший круг, таких людей на балы не приглашают. – Я думаю, ничего серьезного нет, – сказала она. – Хотел бы я в это верить. У тебя есть еще картины? И откуда ты списала эти строчки? – Я… у меня действительно есть кое-что, но я не думаю… – Эй! Оба так быстро повернулись, что Эмма оступилась. Джулиан схватил ее, помогая удержаться на ногах, отчего лорд Чад заметно помрачнел. За ним по ступеням поднимался лорд Палмерстон, рассеянно улыбаясь Джулиану. – Эй, Оберн, руки прочь от моей кузины! – Все в порядке, – быстро сказала Эмма. Джулиан отступил. – Я лишь сообщил мисс Мартин о своем намерении нанести ей завтра визит, Чад. Можешь сообщить о моих планах своим лакеям. Эмма не поняла подтекста фразы Джулиана, но лорд Чад вспыхнул. – Ну… правду сказать, Оберн, я не знаю. Твое состояние в последнее время… – Я приму его светлость, – перебила Эмма. Джулиан прав, надо все выяснить. Она не ждала, что он проводит ее к Дельфине. Без сомнения, Джулиан отправится искать свою белокурую приятельницу. * * * Стук когтей по половицам объявил о появлении Поппета. Прошмыгнув мимо Эммы, песик обнюхивал брошенную шаль. Следом в дверях появилась Дельфина. – Герцог внизу, – сказала она. В одной руке она держала коробку, в другой – букет роз. Не обращая внимания на хмурый вид кузины, Эмма посмотрела на часы: – Еще и четырех нет. Я ждала его позже. Надеюсь, это не от него? – Нет, от одного из поклонников твоего творчества. Локвуд передал. Если ты не согласишься нарисовать портрет, то все лондонские сады останутся без цветов. Куда все это положить? – Пока на диван. И пригласи сюда герцога. – У меня было большое искушение сказать, что тебя нет дома. Эмма отложила кисть. – Но ты весьма справедливо рассудила, что это не твое дело. – Эмма, этот человек… – Я знаю, каков он. Во всяком случае, знала когда-то. Эмма все больше задумывалась над тем, что время могло изменить Джулиана не меньше, чем ее. Убрав кисть, она развязала фартук. – Разве ты можешь принять его в таком виде?! – наморщила носик Дельфина. – Ты выглядишь неряхой! Прическа того и гляди развалится, на носу краска… Эмма рассмеялась: Дельфина тронула собственные локоны, словно опасалась, что неряшливость заразна и передалась ей. – Тем не менее, он уже поднимается. – Сюда?! В твою студию! – Да. Он знает, что мисс Ашдаун – это я. Он хочет посмотреть мои ранние работы. – Которые ты не показала мне? Эмма! – задохнулась кузина. – Тебе я тоже покажу, если хочешь. Но позже. Мне нужно поговорить с ним наедине. – Нет, – выпрямилась Дельфина. – Это неприлично. Запираться с ним здесь… – Дельфина, не глупи. Я старая дева и так надежно расположилась на полке ненужных товаров, что горничным впору уже с меня пыль сметать. – Но как хозяйка дома и твоя… – Я предлагала переселиться в дом моих родителей, если мое присутствие тебя стесняет, – спокойно сказала Эмма. Дельфина поджала губы. – Гм. Ты слишком деловая, Эмма. – Думаю, это передалось, мне от матери. Кузина демонстративно захлопнула за собой дверь. Эмма отбросила фартук. Все утро она боролась с нервной дрожью. Джулиан будет здесь… но у него деловой интерес, ничего личного. Только язык урду. Однако холст на мольберте выдавал ее рассеянность и нервное возбуждение. Резкие мазки жженой умбры и ультрамарина, казалось, были сделаны ребенком, причем не кистью, а детским совочком. Эмма все еще рассматривала свою жалкую мазню, когда Джулиан появился в дверях. – Входи, – сказала она, не поднимая глаз от холста. – Картины сложены у шкафа. Джулиан подошел к ней: – А это что? – Новая картина. Если получится. – Эмма не могла заставить себя посмотреть на Джулиана. Он здесь, рассматривает ее работу… Было в этом что-то приятное, и это ее тревожило. – Пока наложен только первый слой. – Интересно. Совсем не похоже на живопись. – Да. Но даже если это было бы сделано лучше, все равно не походило бы на конечный результат. Это основа для света и тени. Без этого картине будет недоставать яркости и глубины. У нее не будет… многомерности. – Тогда это важно. – Да. И трудно. Возможно, это самая трудная часть работы. Джулиан стоял очень близко, Эмма слышала его дыхание. Чтобы отвлечься, она стала обдумывать, не стоит ли ей поэкспериментировать и наложить краски густым слоем, как делают парижские художники. Критики называли это грубым стилем, но Эмма подозревала, что он лучше передаст то настроение, которое она хотела выразить. – Ты сделаешь такое для меня? Или оставишь меня скучно-плоским? – О чем ты? – Я имею в виду, когда будешь писать мой портрет. Эмма зашла за мольберт и поправила рейку. – Ты серьезно? – А ты разве нет? Эмма подняла голову. Джулиан смотрел на нее, на его губах играла легкая улыбка. На эти губы придется потратить много времени! Так она решила когда-то, размышляя, как нарисует его лицо. Тогда она думала о рисунке углем, но и для портрета маслом это тоже верно. Она помнила, как трудилась над ними в другой картине. Как передать их мягкость? А также то, что они могут стать и очень твердыми? И как изобразить их способность учить и направлять чужие губы? |