
Онлайн книга «Про Иону»
— Так суббота, я как раз на смене. — Поменяйся, хоть с Айрапетовым. Приходи обязательно. И написал адрес на бумажке. Улица Расковой. А на словах пояснил: — Спрашивай Старую Башиловку. Нас переименовали в честь героини-летчицы, еще не все усвоили. Иона прибыл без опоздания. А там — еврейская суббота. Самая настоящая. Пичхадзе в ермолке, жена его в парике, трое гостей, кроме Ионы: мужчина, тоже в ермолке, женщина — одного с мужчиной возраста, и девушка, совсем молоденькая. Пичхадзе познакомил Иону: — Это Израиль Исаакович Кременецкий, это его жена — Хана Гедальевна, это их дочка Софочка. А это герой войны, орденоносец Иона Ибшман. А это — моя жена, дорогая Серафима Ефимовна. Будем все знакомы. Сели. Жена Пичхадзе зажгла свечи в семисвечнике. Пичхадзе прочитал молитву. Разлили вино. Пичхадзе сказал: — Гут шабес! [16] Выпили, стали кушать. Холодные закуски лились рекой, суп с клецками, рыба фаршированная и так далее. А сервировано не хуже, чем в «Национале». Хана Гедальевна вставила: — Моя Софочка отменная хозяйка, настоящая еврейская хозяйка. Мы не то что совсем кошер соблюдаем, но стараемся. У нас семья такая, что традиции уважаются от поколения к поколению. Софочка идиш знает в пределах разумного. А вы, Иона, как? Иона возьми и брякни: — Их хоб форгесн. Я после войны не могу слышать еврейской речи. Потому что она сильно смахивает на немецкий язык. И потом, столько горя из-за этого людям еврейской национальности! Говорят, что немцы евреям это сильно ставили в вину, что идиш похож на немецкий. — Что вы говорите, Иона! — Хана Гедальевна выкатила глаза от удивления: — При чем тут язык, хоть и идиш? Разве за язык убивают? Иона пожал плечами: — Не знаю. Но давайте про грустное не говорить за этим прекрасным столом. Давайте выпьем за знакомство. Хорошо посидели. Кременецкий с Пичхадзе говорили между собой, потом перешли в другую комнату. Иона слышал, как читали на еврейском Тору или еще другое священное, по тону было ясно. Старшие женщины между собой что-то обсуждали. А Иона с Софочкой перекинулись парой слов насчет передать соли. И всё. Иона под конец вроде сделал предложение, чтобы всем потанцевать, но ответа не получил. Софочкина мамаша кривовато улыбнулась: — Мы уже старые, а у Софочки от музыки и так голова кругом идет от шума — она музыкальный работник в пионерском доме. В понедельник, не в свою смену, Пичхадзе пришел в «Националь» и пальцем поманил Иону в глубину гардероба. — Ну, Иона, ты сильно понравился Софочке. Но еще главнее, ты понравился маме Кременецкой. Она в семье играет главную дудку. Ну как, рад? — Конечно, рад. Скрывать не буду. И Софочка мне понравилась. Интересная девушка. Что дальше? — А дальше то, что я прежде не выяснил у тебя главный вопрос. А теперь меня Хана Гедальевна спрашивает. Ты мне прямо скажи, Иона, ты обрезанный? Иона засмеялся: — Ой, не могу! Да не обрезанный я! Не беспокойтесь! Я ж советский человек. Это вы для анекдота спрашиваете? — Ну тогда тебе от ворот поворот на первом шагу. Хана Гедальевна согласна только на обрезанного. Ей нужен настоящий еврей. У них семья такая, что ой-ой-ой на этот счет. Извини, моя вина. Нужно было про это сначала спросить. Иона разозлился: — Настоящий еврей! А я что, подделочный? У меня в паспорте написано. Пичхадзе делает ему пальцем предупредительный знак: — Ты тут не кричи. Хочешь, спрошу — если ты сейчас обрежешься, они тебя возьмут? Иона оскорбился: — Да я и говорить с ними не желаю! Ни на какой почве. Где видано, чтобы человеку условия ставили в подобном роде! Спасибо, конечно, но я обойдусь как есть. Без обрезания. Мне смешно, и только потому не обижаюсь. Бывают всякие люди. А вам насчет еврейства вообще стыдно рассуждать. У вас фамилия грузинская и в паспорте записано, что грузин, а вы меня черт знает чем попрекаете. Пичхадзе стал пунцовый: — Ты щенок, мои предки эту фамилию носили испокон веков, а что у меня в паспорте записано — не твое дело! Я на паспорт плюю! Если тебе интересно. А на это дело не плюнешь, — и он ткнул пальцем себе в штаны. — У меня дед был раввином в Кутаиси. А я тут пальто всем раздаю. Я бы, может, тоже раввином был, если бы меня спросили. Иона испугался, что Пичхадзе удар хватит от наплыва воспоминаний. Примерно через месяц в ресторан пришла Софочка. С подружкой — часов в двенадцать, когда обычно сходились перекусить, кофе и чай с пирожными. Иона с Софочки снимал пальто, так чуть в обморок не упал от ее духов. Софочка тихо поздоровалась с ним. И выходило по всем приметам, что она именно на него посмотреть и явилась. Потихоньку толкала подружку в бок и стреляла глазами в направлении Ионы. Только тогда Иона обнаружил у Софочки большой недостаток — перекос с левого боку. Ступня идет внутрь, хоть ты что. Отсюда — хромота и перевалка в походке. Иона сначала разозлился: хотели подсунуть кривобокую. А потом сам себя застыдил: она кривобокая, а ты кто? Она женщина, страдает от своего ущерба, может, плачет по ночам. Ей любви хочется, человеческой ласки, тем более мужского внимания. Обидно только, что его заранее не предупредили, не понадеялись на понимание с его стороны. Так ли, сяк ли, через некоторое время Пичхадзе снова выступил связным: — Иона, я с тобой должен поговорить по поручению Ханы Гедальевны. Иона с улыбочкой: — Ну, что еще отрезать надо? — Брось ерунду городить. Она просит с Софочкой не встречаться, если Софочка пойдет с тобой на сближение. Она девочка своенравная, может и сама инициативу проявить. Как, еще не было ничего такого? — Нет. Ничего не было. С того самого дня и не виделись, — Иона почему-то не признался в нечаянном свидании. Как-то под вечер в воскресенье на Якиманке Иона встретил Конникова. Не виделись несколько лет. Иона давно забросил старую обиду. Кинулся к Василию Степановичу: — Это ж сколько лет, сколько зим! Конников вроде не обрадовался: — Ёнька! Чего орешь? Здоровый? А я думал, ты загнулся. — Что вы, Василий Степанович! Я теперь хорошо живу. Работаю в «Национале» гардеробщиком-швейцаром. — Тоже мне гордость. А я вот прогуляться вышел. Давай до «Ударника», там на скверике посидим. Шли молча и сидели молча. Смотрели на людей — лето, хорошая погода. |