Книга Путешественница. Книга 2. В плену стихий, страница 41 – Диана Гэблдон

— Мистер Томпкинс, — уверенно сказала я, и его здоровый глаз стал круглым от удивления. — Посадите его, будьте добры.

Матросы усадили Томпкинса на табурет возле стены и вернулись к своей работе. Отвлекаться не позволяли обстоятельства: на корабле каждые руки были на счету.

С тяжело бьющимся сердцем я опустилась на колени, чтобы осмотреть раненую ногу.

Он знал, кто я такая: я поняла это по его физиономии, едва открыв дверь. Нога под моей рукой сильно напряглась. Рана была кровавой, страшной с виду, но не слишком опасной, из тех, которые при своевременной и правильной обработке заживают без последствий. Порез на икре, глубокий, но не задевший ни одной важной артерии, туго забинтовали обрывком чьей-то рубашки, и когда я размотала эту самодельную повязку, кровотечение почти прекратилось.

— Как это вас угораздило, мистер Томпкинс? — спросила я, встав и потянувшись за бутылью со спиртным.

Единственный глаз моряка наблюдал за мной настороженно и тревожно.

— Щепка попала, мэм, — ответил он гнусавым голосом, который я уже слышала прежде. — Рангоутное дерево лопнуло, а я, как назло, случился рядом.

Кончик его языка воровато высовывался, облизывая нижнюю губу.

— Понятно.

Я повернулась и подняла крышку моего пустого медицинского короба, делая вид, будто подбираю нужные снадобья, а сама наблюдала за ним краешком глаза и гадала, с какого бы боку к нему подступиться. Малый держался настороже — на то, чтобы вызвать его на откровенность или вкрасться к нему в доверие, надеяться не приходилось.

Мои глаза заметались по столу в поисках чего-нибудь впечатляющего. И таковое нашлось. Мысленно поблагодарив врачевателя Асклепия, я взяла в руки ампутационную пилу — устрашающего вида инструмент из нержавеющей стали в восемнадцать дюймов длиной. Задумчиво посмотрев на зубастое полотно, я, словно примериваясь, приложила его к раненой ноге чуть повыше колена и, увидев ужас в его единственном зрячем глазу, очаровательно улыбнулась.

— Мистер Томпкинс, — начала я, — давайте поговорим откровенно.

По прошествии часа годный к службе моряк Томпкинс с зашитой и перевязанной раной был уложен в гамак. Дрожь сотрясала тело матроса, но его трудоспособности ничто не угрожало. А вот меня после всего услышанного бил озноб. Томпкинс, по его собственным словам, служил прежде в отряде вербовщиков и являлся агентом сэра Персиваля Тернера. В этом качестве он шатался по причалам, пакгаузам да кабакам всех портов на заливе Фёрт-оф-Форт от Кулросса и Донибристла до Ресталрига и Масселборо, собирая слухи и сплетни, выслушивая и высматривая все, что могло иметь отношение к незаконной деятельности.

Ну а поскольку отношение шотландцев к установленным англичанами налогам было таким, каким оно было, недостатка в материале для донесений не наблюдалось. Другое дело, что судьба этих донесений была разной. Мелких контрабандистов, пойманных с поличным, с бутылкой-другой нелегального рома или виски, арестовывали, судили в упрощенном порядке и приговаривали, как правило, к отправке на исправительные работы в колонии с конфискацией имущества в пользу короны.

Вопрос с рыбкой покрупнее решался самим сэром Персивалем в частном порядке. Иными словами, за основательные взятки им предоставлялась возможность обделывать свои делишки под носом у ослепших (тут Томпкинс со смехом показал на свой слепой глаз) служителей короля и закона.

— Но у сэра Персиваля имелись амбиции, понимаете? — Томпкинс выпрямился и подался вперед, подкрепляя свои объяснения выразительным жестом и прищурив здоровый глаз. — Очень уж ему хотелось стать не простым рыцарем, а пэром. Но в подобном деле одними деньгами не обойтись.

Что тут могло помочь, так это наглядная демонстрация своей компетентности и верности короне.

— Например, арест преступника, но не простого, а такого, чтобы это наделало шуму, понятно? О, миссис, щиплется! Вы уверены, что это правильно: этак добро расходовать?

Томпкинс с сомнением покосился вниз, где я протирала края его раны смоченной в спиртном губкой.

— Вполне уверена. Продолжайте. Думаю, поимка всего лишь контрабандиста, даже вожака, вряд ли возымела бы нужный эффект?

Возможно. Но когда сэру Персивалю стало известно, что в его руках может оказаться важный государственный преступник, старый джентльмен чуть не получил удар.

— Однако подстрекательство к мятежу доказать труднее, чем контрабанду. Одно дело сцапать кого-то из мелкой рыбешки и вызнать у него про вожака: контрабандисты свою выгоду понимают и всегда готовы поторговаться. А вот бунтовщики — они же все сплошь идеалисты.

Томпкинс неодобрительно покачал головой.

— Поди найди среди них доносчика.

— Итак, вы не знали, кого именно искали?

Я встала, взяла шовную нить и вдела ее в иголку. Поймав встревоженный взгляд Томпкинса, я не сделала ничего, чтобы унять его беспокойство. Мне он нужен был напуганный — и разговорчивый.

— Нет, мы знать не знали, кто там заправила, до тех пор пока агентам сэра Персиваля не удалось сговориться с одним из помощников Фрэзера, который дал им кончик ниточки, ведущей к печатнику Малкольму, и раскрыл его настоящее имя. Тут, конечно, все прояснилось.

Сердце мое подпрыгнуло.

— Кто был осведомителем? — спросила я.

В моей памяти всплыли имена и лица шести контрабандистов — мелкой рыбешки. Идеалистов, прямо скажем, среди них не наблюдалось. Но кто же из них оказался предателем?

— Не знаю. Ей-богу, миссис. Ой!

Он дернулся, когда я вонзила иголку в кожу.

— Я вовсе не хочу причинять вам боль, — проворковала я фальшивым голосом. — Но рану-то зашить надо, тут уж ничего не поделаешь.

— Ох! Ой! Да что вы? Клянусь вам, я не знаю! Господь свидетель, знай я что-то, выложил бы все как на духу!

— Лучше бы вам так и сделать, — сказала я, собираясь продолжить свое шитье.

— О, пожалуйста, миссис, прошу вас. Подождите! Минуточку. Я знаю, что это был англичанин, вот и все. Вот и все!

Я остановилась и воззрилась на него.

— Англичанин?

— Да, миссис. Так говорил сэр Персиваль, — пылко уверял Томпкинс, и слезы струились из обоих его глаз, зрячего и незрячего.

Бережно, насколько это было возможно, я сделала последний стежок и завязала узел, после чего без лишних слов отлила из своей личной бутыли немного бренди и вручила ему.

Он с радостью выпил, и это оказало на него благотворное действие. То ли из благодарности, то ли от облегчения в связи с окончанием испытания, он поведал мне конец истории. Поиски вещественных доказательств участия в противоправительственном заговоре и подстрекательстве к мятежу привели его в тупик Карфакс, в типографию.

— Что там случилось, мне известно, — сказала я, повернула лицо моряка к свету и осмотрела зажившие шрамы от ожогов. — Как, все еще болит?