Книга Путешественница. Книга 2. В плену стихий, страница 44 – Диана Гэблдон

— Кто вы такой, черт побери? — удивленно спросила я, утирая свои мокрые щеки, хлюпая носом и пытаясь пригладить взлохмаченные волосы.

Хотелось верить, что в сумраке мой расхристанный вид был не слишком заметен.

Незнакомец улыбнулся и протянул мне носовой платок, мятый, но чистый.

— Мое имя Грей, — ответил он с легким изысканным поклоном. — А вы, очевидно, знаменитая миссис Малкольм, чей героизм так воспевает капитан Леонард?

Я раздраженно скривилась, и Грей осекся.

— Прошу прощения, я сказал что-то не то? Честное слово, мадам, у меня и в мыслях не было вас обидеть.

Он и вправду выглядел озабоченным, поэтому я покачала головой.

— В том, чтобы смотреть, как умирают люди, нет ничего героического, — прогундосила я и высморкалась. — Я просто нахожусь здесь, вот и все. Спасибо вам за носовой платок.

Я замешкалась, не решаясь ни вернуть использованный платок ему, ни просто сунуть его в карман. Он разрешил эту дилемму, махнув рукой.

— Могу я еще что-нибудь для вас сделать? — неуверенно осведомился он. — Воды? А может быть, бренди?

Он полез за пазуху, извлек маленькую серебряную карманную фляжку с выгравированным на ней гербом и предложил мне.

Приняв ее с благодарным кивком, я сделала глоток, да такой основательный, что закашлялась. Крепкий напиток обжег горло, но я отпила еще и почувствовала, как внутри разливается бодрящее, снимающее напряжение тепло. Глубоко вздохнув, я отпила снова. Это помогало.

— Спасибо, — сказала я чуть охрипшим голосом, возвращая фляжку.

Подумав, что невежливо отделываться одним словом, я добавила:

— Знаете, я уже успела забыть, что бренди — это напиток: главным образом приходится использовать его для обмывания больных в лазарете.

Все события минувшего дня вдруг вспомнились, навалившись на меня с такой силой, что я пошатнулась и снова села на пороховой ящик.

— Насколько я понимаю, эпидемия свирепствует по-прежнему?

Его светлые волосы поблескивали в свете ближнего фонаря.

— Ну, не то чтобы по-прежнему. — Я прикрыла глаза, чувствуя себя опустошенной. — Сегодня число заболевших увеличилось только на одного человека. Вчера таких было четверо, а позавчера шестеро.

— Звучит обнадеживающе, — заметил он. — Похоже, вы побеждаете болезнь.

— Нет. Все, что мы делаем, — это предотвращаем дальнейшее распространение заразы. А для тех, кто ее уже подцепил, я ничего не могу сделать.

— Правда?

Грей наклонился и взял меня за руку. От неожиданности я не отстранилась, а он легонько провел большим пальцем по волдырю — я обожглась кипяченым молоком — и коснулся костяшек, покрасневших и потрескавшихся от постоянного соприкосновения со спиртом.

— Для особы, которая ничего не делает, мадам, у вас удивительно натруженные руки.

— Как раз делать-то я делаю, и немало! — выпалила я, отдернув руку. — Вот только толку нет, это правда!

— Уверен… — начал он.

— Да в чем вы можете быть уверены? — Я хлопнула ладонью по пушке, вложив в этот бессмысленный удар всю горечь и отчаяние этого дня. — Вы хоть знаете, сколько человек мы сегодня потеряли? Двадцать три! Я на ногах с самого рассвета, по локти в грязи и рвоте, моя одежда уже вся пропотела, а толку никакого! Ничего не могу поделать! Вы слышите меня? Ничего!

Лицо Грея скрывала тень, но я видела, как напряглись его плечи.

— Слышу, — спокойно ответил он. — Вы устыдили меня, мадам. Я сидел у себя в каюте по приказу капитана, но поверьте, понятия не имел, что дела обстоят подобным образом, и готов, если требуется, прийти на помощь.

— Зачем? — тупо спросила я. — Это ведь не ваша работа.

— А разве ваша?

Он повернулся ко мне лицом, и я увидела, что это привлекательный мужчина лет под сорок, с тонко очерченным лицом и большими голубыми глазами, расширенными от удивления.

— Да, — ответила я.

Он внимательно пригляделся ко мне, и удивление на его лице сменилось задумчивостью.

— Понимаю.

— Нет, не понимаете, но это не важно.

Я сильно нажала кончиками пальцев на лоб, на точки, которые показал мне мистер Уиллоби, чтобы облегчить боль.

— Если капитан считает, что вам следует оставаться в каюте, так, вероятно, и должно быть. Людей для помощи в лазарете хватает. Беда в другом: мало что помогает, — заключила я, уронив руки.

Грей подошел к борту и некоторое время молча смотрел на темную гладь воды, искрящуюся то здесь, то там дробящимся на волнах светом звезд.

— Понимаю, — повторил он, словно обращаясь к волнам. — Признаться, поначалу я принимал ваше огорчение за проявление обычной женской чувствительности, но теперь вижу, что здесь нечто иное.

Он помолчал. Стоял, держась руками за ограждение, — темный силуэт в звездном свете.

— Я был военным, офицером, — продолжил он. — Мне известно, что такое держать в руках человеческую жизнь — и терять ее.

Я молчала, молчал и он. Тишину нарушали лишь обычные корабельные звуки, по ночному времени негромкие и нечастые.

Наконец Грей вздохнул и снова повернулся ко мне.

— Приходит понимание того, что ты не Бог. — Он помедлил. — Понимание и сожаление по этому поводу.

Я вздохнула, чувствуя, как отпускает напряжение. Прохладный ветерок приподнял волосы на моей шее и сдул несколько локонов на лицо.

— Да, — согласилась я.

Он помолчал, будто не зная, что сказать напоследок, затем наклонился, взял мою руку и поцеловал без всякой аффектации.

— Спокойной ночи, миссис Малкольм, — произнес он, повернулся и двинулся прочь.

Он успел отойти от меня не более чем на несколько ярдов, когда спешивший мимо моряк, стюард по имени Джонс, заметил его и воскликнул:

— Милорд! Вам не следует покидать каюту, сэр! Ночной воздух опасен, ведь зараза все еще на борту, да и что бы там ни думал на сей счет ваш слуга, приказ капитана предписывает оберегать вас от заразы.

Грей кивнул с виноватым видом.

— Да-да, знаю, я не должен был сюда подниматься. Только я подумал, что если останусь в каюте еще на миг, то просто задохнусь.

— Лучше уж задохнуться, сэр, чем умереть от кровавого поноса, прошу прощения за эти слова, — сурово сказал Джонс.

Мой новый знакомый возражать не стал, лишь пробормотал что-то невнятное и удалился вниз.

Я протянула руку и схватила проходящего Джонса за рукав. От неожиданности он вскрикнул.

— Ох, это вы, миссис Малкольм, — проговорил он, приложив к груди костистую руку. — Право же, напугали. Я вас, мэм, за призрака принял, вы уж, прошу прощения, не обессудьте.