Книга Воин кровавых времен, страница 16 – Р. Скотт Бэккер

— Это военный лагерь, — отозвался Найюр. — Многие слышали.

— Нет. Они спят.

Найюр понимал, что спорить бесполезно, — он знал дунианина — и потому ничего не сказал, а принялся копаться в разбросанных вещах, выискивая штаны.

Серве застонала и сбросила одеяло.

— Помнишь, как мы впервые с тобой разговаривали, — тогда, в твоем якше? — спросил Келлхус.

— Конечно, — отозвался Найюр, натягивая штаны. — Я непрестанно проклинаю тот день.

— Этот колдовской камень, который ты бросил мне…

— Ты имеешь в виду хору моего отца?

— Да. Она по-прежнему с тобой?

Найюр внимательно посмотрел на Келлхуса.

— Ты же знаешь, что да.

— Откуда мне знать?

— Ты знаешь.

Найюр молча оделся; Келлхус тем временем разбудил Серве.

— Но тр-р-рубы, — пожаловалась она, пытаясь спрятать голову под одеяло. — Я не слышала труб…

Найюр внезапно расхохотался.

— Опасная работа, — сказал он, перейдя на шейский.

— Какая? — поинтересовался Келлхус.

Насколько мог понять Найюр — в основном из-за Серве. Дунианин знал, что он имеет в виду. Он всегда все знал.

— Убивать колдунов.

Снаружи запели горны.

4111 год Бивня, конец весны, Андиаминские Высоты

Ксерий вышел из ванны и поднялся по мраморным ступеням туда, где его поджидали рабы с полотенцами и душистыми притираниями. Впервые за много дней он ощущал гармонию и благосклонность богов… Он поднял голову и с легким удивлением увидел императрицу-мать, появившуюся из темной ниши.

— Скажите, матушка, — поинтересовался Ксерий, не обращая внимания на ее экстравагантный облик, — это случайность, что вы приходите в самые неподходящие моменты?

Он повернулся к императрице; рабы осторожно обернули полотенцем его чресла.

— Или вам удается вычислить нужное время? Императрица слегка наклонила голову, словно равная ему.

— Я к тебе с подарком, Ксерий, — сказала она, указав на стоящую рядом черноволосую девушку.

Ее евнух, великан Писатул, эффектным жестом снял с девушки одеяние. Она оказалась белокожей, словно галеотка, — такая же нагая, как император, и почти такая же прекрасная.

Подарки от матери — они подчеркивали вероломство подарков тех, кто не были его данниками. На самом деле они вовсе не были подарками как таковыми. Они всегда требовали чего-то взамен.

Ксерий не помнил, когда Истрийя начала приводить к нему мужчин и женщин. У матери был наметанный глаз шлюхи — императору следовало бы поблагодарить ее за это. Она всегда точно угадывала, что доставит ему удовольствие, и это нервировало Ксерия.

— Вы - корыстная ведьма, матушка, — сказал Ксерий, любуясь испуганной девушкой. — Есть ли на свете второй такой же везучий сын?

Но Истрийя сказала лишь:

— Скеаос мертв.

Ксерий мельком взглянул на нее, потом снова перенес внимание на рабов, которые начали натирать его маслом.

— Нечто мертво, — ответил он, сдерживая дрожь. — Но что именно, мы не знаем.

— А почему мне об этом не сказали?

— Я не сомневался, что вы вскорости обо всем узнаете. Император уселся на стул, и рабы принялись полировать ему ногти и расчесывать ему волосы, умащивая их благовониями. — Вы всегда обо всем узнаете, — добавил он.

— Кишаурим, — после паузы сказала императрица. — Ну конечно же.

— Тогда они знают. Кишаурим знают твои планы.

— Это не имеет значения. Они и так их знали.

— Ксерий, неужто ты стал глупцом? А я-то думала, что ты будешь готов к пересмотру.

— К пересмотру чего, матушка?

— Твоего безумного соглашения с язычниками. Чего же еще?

— Матушка, замолчите!

Ксерий нервно покосился на девушку, но та явно не знала ни единого слова по-шейски.

— Об этом не следует говорить вслух. Никогда больше так не делайте. Вы меня поняли?

— Но кишаурим, Ксерий! Ты только подумай! Все эти годы — рядом с тобой, под обличьем Скеаоса! Единственный доверенный советник императора! Злой язык, постоянно отравляющий совещания своим кудахтаньем. Все эти годы, Ксерий!

Ксерий думал об этом: точнее говоря, последние дни он почти ни о чем другом и думать не мог. По ночам ему снились лица — лица, подобные сжимающемуся кулаку. Гаэнкельти, который умер так… так нелепо.

А был еще вопрос, вопрос, который настолько его ошеломил, что теперь постоянно маячил на краю сознания, невзирая на всю скуку повседневных обязанностей.

«А другие? Другие такие же…»

— Ваша нотация вполне обоснованна, матушка. Вы знаете, что во всем есть баланс, который можно нарушить. Вы сами меня этому учили.

Но императрица не успокоилась. Старая сука никогда не унималась.

— Кишаурим держат в когтях твое сердце, Ксерий. Через тебя они присосались к душе империи. И ты допустишь, чтобы это беспримерное оскорбление осталось безнаказанным теперь, когда боги послали тебе орудие возмездия? Ты по-прежнему хочешь остановить продвижение Священного воинства? Если ты пощадишь Шайме, Ксерий, ты пощадишь кишаурим.

— Молчать! — раздался оглушительный вопль.

Икурей Истрийя неистово рассмеялась.

— Мой голый сын, — сказала она. — Мой бедный… голый… сын.

Ксерий вскочил со стула и растолкал окружающих его рабов; вид у него был уязвленный и вместе с тем недоуменный.

— Это не похоже на вас, матушка. Вы никогда прежде не относились к числу людей, трясущихся при мысли о загробных муках. Может, вы просто стареете? Расскажите, каково стоять на краю пропасти? Чувствовать, что чрево ваше иссыхает, видеть, как во взглядах ваших любовников появляется нерешительность — из-за тайного отвращения…

Он ударил, повинуясь импульсу и метя в ее самолюбие — это был единственный известный ему способ уязвить мать. Но Икурей и виду не подала, что ее задели слова сына.

— Пришло время, Ксерий, когда не следует заботиться о зрителях. Такие спектакли сродни дворцовым церемониям — они нужны только молодым и глупым. Действие, Ксерий. Действие — вот главное украшение всего.

— Тогда зачем вам косметика, матушка? Зачем ваши личные рабы разрисовывают вас, словно старую шлюху к пиру?

Икурей безучастно взглянула на него.

— Какой чудовищный сын… — прошептала она.

— Такой же чудовищный, как его мать, — добавил Ксерий с жестоким смехом. — А скажите-ка… Теперь, когда ваша развратная жизнь почти завершилась, вы решили сыграть роль раскаивающейся матери?