Книга Нейропат, страница 47 – Р. Скотт Бэккер

«Не надо…»

— Правильно? — спросил он.

— Правильно, — нервно кивнула она.

Пока они шли на кухню, Томас проклинал себя как последнего идиота. Что он вытворяет? Она хотела его — вот и все, что он мог сказать. Однако он никак не мог побороть чувство, что его помощь нужна ей больше.

По какой-то причине дело это зацепило ее, даже больше чем просто зацепило.

А его проходные моменты не интересовали.

«Дети для меня — все».

Завтрак воскресным утром всегда напоминал Томасу, почему он любит свой дом, несмотря на все бедствия и клаустрофобические воспоминания, связанные с разводом. Дом опустел, он знал это, но сохранил характер застывшего кадра. Было что-то поэтичное в расположении вещей: потоки ослепительного солнца, льющиеся сквозь оконные стекла, детские лица, омытые утренним светом, блеск посуды, блики и позвякивание ножей, ложек, вилок. Деревянная добросовестность буфетов, стерильная белизна плитки. Даже тень, отбрасываемая струйкой пара, вырывающегося из чайника…

Если бы только Нора не забрала все эти чертовы растения.

— Давай, ты теперь у нас за хозяйку, девонька! — сказал Фрэнки Сэм на лучшем шотландском, который мог изобразить четырехлетний мальчуган.

Сэм метнула в него взгляд, означавший: «ты-откуда-свалился?» Солнце высветило ее улыбку.

Томас налил ей чаю, потом спросил, не хочет ли кто последний кусок бекона, что делал всегда, прежде чем отправить его в рот. Дети рассмеялись, как смеялись при этом всегда.

— А, так, значит, ты хотел? — с притворным удивлением крикнул он на Фрэнки. — Чего ж молчал?

Мобильник Сэм разразился трелью у нее в сумочке. Она негромко выругалась, взглянув на определитель номера, затем удалилась в гостиную. Томас поймал себя на том, что снова любуется ее ягодицами, на этот раз сквозь юбку.

— А ей ты тоже показывал свои штуки, пап? — спросила Рипли.

Томас чуть не подавился беконом.

— Что показывал?

— Ты спускаешь за собой воду, когда писаешь, пап? — спросил Фрэнки.

Явно настал час неприличных вопросов.

— Ладно, ребята, чтобы я больше не слышал никаких разговоров про уборную и так далее. Это уже не смешно. А будете продолжать, так тетя меня арестует. Все. Хватит. Больше никаких таких разговорчиков. О#39;кей?

— Так вот зачем сюда приезжало ФБР? — спросил Фрэнки.

Этого Томас и боялся.

— Нет, — осторожно начал он, — дело в том…

— Они приезжали, — прервала его Рипли, — потому что дядя Кэсс псих…

— Не смешно, Рипли.

— Что такое «псих», пап? — спросил Фрэнки.

Томас гневно посмотрел на Рипли, предупреждая, чтобы она не вмешивалась.

— «Псих» это человек, у которого в мыслях непорядок. Больной. Но я не хочу, чтобы вы употребляли это слово. Это нехорошее слово, Фрэнки. Тебя это тоже касается, Рипли.

— А ты разве не псих? — спросил Фрэнки.

Томас улыбнулся.

— Я психолог, сын. Я помогаю поправиться людям, у которых в мыслях непорядок.

Так или иначе, это была идея. Кроме наставлений, которые он давал студентам, его единственным делом было заниматься демагогическими разглагольствованиями перед аудиториями, отстаивать неясные позиции в журналах и на конференциях. Но в техническом смысле он все еще был целителем. Он находился в непосредственной близости от нуждавшихся в исцелении.

До последнего времени.

— А как ты узнаешь, что у них непорядок? У них кровь течет?

— Нет, — ответил Томас.

«Они пускают кровь другим…»

— Они ведут себя как сумасшедшие, — сказала Рипли. — Не делают того, что должны. Ну, скажем, не спускают воду.

— Букашки-какашки! — завопил Фрэнки, вернее, дикарь, прячущийся в любом мальчишке.

— Хватит! — крикнул Томас, грохнув кулаком по столу. Все подпрыгнуло: миски с хлопьями, ложки с вилками, даже дети.

До смерти перепуганный Фрэнки расплакался. Рипли сверкнула глазами.

Покачав головой, Томас схватил тряпку вытереть расплескавшееся молоко и смахнуть хлопья.

— Простите, ребята. Покорнейше извиняюсь. Просто ваш папа немножко подустал, вот и все.

В какой-то момент, сказал он себе, это безумие должно кончиться. Он подвергнет его заклятию, опутает льстивыми доводами рассудка и навсегда упрячет в раздел мозга с табличкой «Не беспокоить».

Он опустился на колени перед Фрэнки, который запрыгнул ему на руки, как обезьянка.

— Тихо, милый, успокойся. Для тебя я не сумасшедший.

— А для Рипли? — шмыгнул носом Фрэнки.

— Он, как безумный, сердится на дядю Кэсса, — сказала Рипли. — А ты, папа?

Томас повернулся к дочери и ласково погладил ее по щеке. Боже правый, да из нее вырастет незаурядная, потрясающая женщина. Как мог он быть частью такого чуда?

— Да, — согласился Томас, — я сержусь на дядю Кэсса. Я считал его своим другом. Считал, что он любит тебя, меня и Фрэнки…

— И маму? — спросил Фрэнки.

Томас сглотнул комок в горле. С этим маленьким отродьем — сплошные трудности, это уж точно.

— И маму, — добавил он. — Я думал, что он любит всех нас, но вышло не так. А теперь послушайте меня, оба. Это очень важно. Вы должны обещать мне, что если когда-нибудь увидите дядю Кэсса, то…

Как раз в этот момент появилась Сэм. Она подошла к своей сумочке, которая лежала на стойке, и недоуменно посмотрела на них.

— Господи, ребята, я была всего лишь в соседней комнате.

— А мы скучали без тебя, бэби, — хмыкнул Фрэнки.

Томас пощекотал его, и тот взвизгнул от смеха. Он выпустил шею папы и, пританцовывая, попятился назад, предостерегающе выставив руки и прижав локти к животику.

— Уезжаешь? — спросил Том.

— Да, это Шелли, — ответила Сэм. — Долг зовет.

Через несколько минут все собрались у двери, Томас чесал в затылке, Фрэнки и Рипли вели себя как маленькие бездарные актеры — любимцы публики. Казалось, Сэм смущена всеобщим вниманием. Она выставила ногу, затем наклонилась надеть левую туфлю. Посмотрела на Томаса, высоко подняв брови.

— Эй, Сэм? — спросил Фрэнки.

— Да, радость моя.

— А где твое нижнее белье?

Сэм промолчала.

Томас кашлянул.

— Фрэнки!

— Дети такие коротышки, — негромко пробормотала Сэм. — Как я могла забыть, что дети такие коротышки?

— Куда же делось твое белье? — не отставал Фрэнки.

— Хороший вопрос. — У Сэм была вымученная улыбка. — Спроси своего папу, милый.