Онлайн книга «Дорога войны»
|
— Да чего там! — отмахнулся ликтор. — Я уже привык. Как попал в ауктораты, так всё — считай, на самое дно угодил. И чего я только не наслушался, Юпитер Всеблагой. — Мы тоже из гладиаторов вышли, — сказал Чанба великодушно, будто его самого просили не держать обид, — понимаем, что почем. — Плавали — знаем! — подтвердил Гефестай. — Да?! — радостно удивился Луций. — Надо же! — Хозяин! — взревел сын Ярная. — Мяса! Хлеба! Вина! — Сейчас! — засуетился управитель. — Мигом! — Присоединяйся, Луций! — сделал широкий жест Эдик. Примерившись на глазок, Чанба обнаружил, что гладиатор-аукторат одного с ним роста, — и мигом проникся к Луцию симпатией. Преторианцы расселись за длинным столом, с ними сел и Змей. У другой стены расположились ликторы во главе с Гаем Антонием. Легат имел надутый вид. Роксолан, сложив гигантский бутерброд из ломтя хлеба и пласта ветчины, откусил изрядно и проговорил с набитым ртом: — А Гай, он что, в самом деле легат? — Да какое там! — пренебрежительно отмахнулся Луций. — Папаша постарался, оформил сыночку «вольное посольство». Короче говоря, Гай будет пить-гулять и за молоденькими дакийками волочиться, а я буду бегать по делам! А что делать? Сенатор — мой патрон, как он скажет, так и будет. Куда я без него? Если не приду к папаше Гая с утра, не поклонюсь — останусь без завтрака! А потом весь день на ногах — сенатора-то октофоры [35] несут, а ты перед носилками бегай, толпу расталкивай. Бежишь и гадаешь: угодил ли патрону? Сунет ли он тебе медь или, там, бронзу? Даст ли похлебки с лепешкой? — Да, — хмыкнул Сергий, — тебе не позавидуешь. Змей уныло покивал головой. — А на арене что? — спросил Гефестай участливо. — Мало платят? — Когда как. Бывает, что денарии перепадают, и даже ауреусы. В том году я дважды бился в Септе, так за каждое выступление по пятнадцати тысяч сестерциев слупил. А толку? За квартиру отдай, долги покрой, оружейнику заплати, ланисте сунь, чтобы хороший жребий выпал… И всё! Хорошо еще, если на баню квадрант заваляется, а то, бывало, неделю немытым ходишь. — А за работенку ликтором тебе перепало от сенатора? — задал вопрос Эдик. — Надеюсь, что перепадет, — вздохнул Луций. — Мне, знаешь, лишний сестерций — не помеха! Роксолан заметил, что Искандер в беседе не участвует — ест молча, порой морща лоб и задумчиво глядя на гостя за их столом, словно вспоминает, где его видел. А Луций ел да ел, быстро и жадно уплетая поданные яства. После чего отвалился от стола, сытый и довольный. — Благодарю покорно, — сказал он, отдуваясь, и добавил для Сергия: — Если надо будет кого-нибудь прибить, обращайся ко мне. Зашибу с удовольствием! — Спасибо! — засмеялся Лобанов. — Воспользуюсь. Луций тяжело встал из-за стола и откланялся. Проводив его глазами, Роксолан повернулся к Тиндариду. — Тебе, я вижу, не по нраву наш новый знакомый? — спросил он. — Да не то чтобы не по нраву… — протянул Искандер. — Понимаешь, у меня такое ощущение, что я его уже где-то встречал. Но где? О, совоокая Афина! Не помню. Ни в лицо, ни по голосу не узнаю, но есть что-то в нем памятное. Этот подсекающий взмах руки, характерный наклон плеча. — У-у… — махнул рукой Эдик. — Ты лучше вспомни, со сколькими мы уже пересеклись! В той же школе хотя бы. Да и потом тоже. — Да я понимаю… — Ну ладно, — хлопнул себя по коленям Сергий. — Вы как хотите, а я лягу пораньше. Только учтите — подниму с рассветом! Ночи в октябре длинные, темные. И прохладные. Сергий поднялся с великой неохотой, но не отменять же собственный приказ? Быстро одевшись и обувшись, он вышел на галерею и спустился вниз. Прямо из поилки умылся — вода здорово взбодрила — и прошмурыгал в конюшню. Эдикус с Искандером уже встали и бродили между стойлами, подкармливая лошадей. — Всё в порядке? — спросил Сергий, обхватывая себя за плечи. — Холодно сегодня! — Осень! — флегматично объяснил Тиндарид. — У нас всё спокойно, — доложил Эдик. — Бродил вроде кто-то по двору. Да и Орк с ним! — Это точно… — протянул Сергий и зевнул — широко, с хрустом потягиваясь. — Ух-х! Седлайте зверюг! В ворота конюшни боком продвинулся Гефестай, таща два седла зараз. — Я и твое прихватил, — сказал он Сергию. — Премного благодарны. Как там этот… юный друг сенаторов? — Гай? Дрыхнет! Храпит так, что с потолка сыплется! — Ну и пусть дрыхнет. В это время донесся шум от мансиона. Сергий прислушался. Говорили два голоса, один, страдальческий, принадлежал Гаю, другой, лязгающий, — Луцию Эльвию. — По-твоему, это рано? Скоро солнце встанет! Рано. — Я спать хочу! — Нечего спать! Так ты всё на свете проспишь. — Что-то ты разговорился не по чину! Кто из нас легат? — Ты. — Вот именно! — Так чего ж ты ноешь, легат? Это ты должен нас пинками поднимать и в строй ставить! А он валяется! Живо мойся! Чанба захихикал, мотая головой. — Как он его! — с удовольствием сказал Гефестай. — Приятно послушать! — Никаких шансов! — добавил Тиндарид, намечая улыбку на плотно сжатых губах. — По коням! — дал отмашку Сергий. Искандер подтянулся и запрыгнул в седло. У Эдика так просто не получилось — роста не хватало. Подпрыгнув, он отжался на высоких луках сарматского седла, занес ногу. И сорвался. Лобанов, делая вид, что не замечает Эдиковых стараний-страданий, обратился к Гефестаю: — Как думаешь, щиты брать? — Да на что они нам? — отозвался кушан. — Мешать только будут. Чай, не на войну едем! — Тоже верно, — согласно кивнул Роксолан и покосился на Чанбу. Тот, красный и злой, забрался на перегородку стойла и оттуда перелез в седло. — Поехали! Свежие застоявшиеся лошади, радуясь свободе и быстрому бегу, понесли преторианцев дальше по дороге на Аквилею. Легат в сопровождении ликторов («Как под конвоем!» — пошутил Эдик) следовал позади. На пятый день добрались до Эмоны, что в Нижней Паннонии. На постоялых дворах по всему городу не было мест, и друзья устроились в доме для паломников при эмонском Исеуме, храме Исиды. А с утра двинулись дальше — на Мурсу, Сискию, Сирмий. За Сирмием дорога стала еще шире — почти двадцать локтей поперек. Плотно уложенные плиты покато выгибались, чтобы дождевой воде было куда стекать, по кромке шел каменный бордюр-отбойник, дабы колеса телег не соскальзывали с проезжей части. Обочины были засеяны полынью — усталый путник мог сорвать ее листья и вложить в сандалии, чтобы от долгой ходьбы не болели ноги, а рядом с проезжей частью тянулись редкой цепью высокие каменные тумбы, помогая всадникам залезать в седло, — при отсутствии стремян такие приступочки были нелишними. |