Книга Дорога войны, страница 16 – Валерий Большаков

Подъездная дорога тоже была мощеная и доводила до ворот. Створки стояли распахнутыми, открывая взгляду чистый двор-плац. У входа тянулись длинные скамьи, параллельно им шла коновязь, похожая на спортивное бревно, и поилка, сложенная из камня. Под навесом на очаге грели вино с водой, еще дальше дымила большая хлебная печь.

— Искандер, — сказал Сергий, — устрой коней, — и протянул эллину эвакцион, выданный Марцием Турбоном. Эвакцион — подорожная грамота — давал право менять лошадей на станциях по всем дорогам империи.

Тиндарид кивнул, слез с седла и принял поводья.

— Прощай, коняка! — похлопал Эдик по шее своего скакуна.

— Седло хоть сними! — прикрикнул Гефестай.

— А он его хочет коню на память оставить, — ухмыльнулся Искандер, — чтобы помнил, кого вез!

— Смейтесь, смейтесь… — с горькой улыбкой великомученика сказал Эдик. — Истинно говорю вам, наступит пора — и прозреете! И восплачете, и раскаетесь за обиды великие, что чинили мне, и возмолите о прощении, но отрину вас, изрекая: «Да поидете вы на фиг!»

— Не юродствуй, — строго сказал Искандер и добавил: — Надо уважать чувства верующих.

— Да?! — мгновенно воспламенился Чанба. — А мои чувства атеиста кто уважать будет?!

— Это несопоставимые понятия.

— А чего это ты за христиан заступаешься? Крещеный, что ли?

— И не крестился, и не собираюсь. Но и буффонаду устраивать на манер евангельских текстов тоже некрасиво.

— Ох, какой же ты зануда!

Махнув рукой на «воспитуемого» и «воспитателя», Сергий прошел в харчевню, к статионарию — управителю дорожной станции. Это был крупный мужчина в тунике, смахивающей на женскую ночнушку, с серым пухом на голове. Нос сапожком, вялый подбородок, толстые губы, будто осами накусанные, слезящиеся глаза — внешность у статионария была не из приятных.

— Сальве, — бросил Сергий. — Со мною еще трое. Комната найдется? Я имею в виду, хорошая!

Управитель пожевал губами, словно пробуя их на вкус, и слегка поклонился.

— Пожалуйте! — указал он на двор. — По лестнице на галерею, третья дверь!

Лобанов кивнул и вышел.

— Седла тащите наверх! — скомандовал он.

Сергий взвалил на плечо еще теплое седло — и поднялся по лестнице на галерею. За третьей дверью он увидел койки в ряд, пустые полки вдоль стены и окно, закрытое ставнями. Сгрузив седло на кровать, Роксолан подошел к окну и раскрыл ставенки. За мансионом журчала речка, ее обступали ивы, как будто сошедшиеся на водопой, а дальше синели и лиловели Альпы.

— Есть когда будем? — поинтересовался Гефестай, вваливаясь в «номер».

— Пошли уж, — проворчал Сергий и спустился вниз. Ободренный кушан потопал следом.

И тут во двор въехали «преследователи» — крепкие ребятишки с нахальными глазами и уверенными движениями. Впереди покачивался в седле молодой парень с лицом холеным и капризным. Видать, был он человеком зябким, поскольку носил и верхнюю тунику «непристойного» алого цвета, и «внутреннюю» белую — краешек ее бесстыдно выглядывал над коленом. Ноги «вьюнош» обвязал ткаными шерстяными обмотками, а плечи кутал в плащ-лацерну, окрашенную в пурпур. Такая лацерна стоила десять тысяч сестерциев, она издали колола взгляд, неслышно, но зримо афишируя богатство и знатность всадника. Сергий усмехнулся — встречая молодого римлянина по одежке, он приметил под вызывающей оболочкой изнеженного и избалованного сынка, сытенького и белотелого.

Сынка сопровождали четыре ликтора, кое-как удерживавшие на плечах свои фасции — тонкие пучки вязовых прутьев, перевязанные красными ремнями. К сим представительским вязанкам были приткнуты топорики.

— Кого это принесло? — полюбопытствовал Гефестай.

— Знаешь, — улыбнулся Роксолан, — мне без разницы.

Он немного лукавил — проезжая пятерка его заинтересовала. К одному из ликторов, сопровождавших капризного парня, Лобанов присмотрелся внимательней. Знакомое лицо… Как у того гладиатора в Большом Цирке. Или это он и есть? Похоже, что так! Патриции частенько нанимали гладиаторов для темных дел или для охраны. Как звали того димахера? Луций Эльвий «Змей» — так, вроде, было написано на флажке-программке. Этот тип опасен. От него исходит ощущение силы, а взгляд — твердый и спокойный, почти равнодушный. Казалось, ничто не волнует этого человека — страхи не холодят кровь, радости не горячат. Воистину, Змей.

Парень в пурпурной лацине неуклюже спрыгнул с коня и вразвалочку направился к статионарию. Тот уже выкатился во двор, не зная, как кланяться — низко или еще ниже, с прогибом спины?

— Почтенный, — обратился к нему вьюнош, манерно закидывая полу плаща на плечо, — организуй-ка мне комнату на ночь!

Управитель замялся.

— Могу предложить общую комнату на десятерых, — пролепетал он и указал обеими руками на Сергия: — Вот они забрали помещение для почетных гостей!

Парень в лацине изогнул бровь и повернулся к Роксолану. Лобанов облокотился о перила веранды. Эдик и Гефестай прислонились к столбам навеса, с интересом следя за переговорами.

— Я легат и послан в Дакию, — надменно выговорил добрый молодец в пурпуре, — но не тороплю тебя. Освободишь комнату к вечеру.

— Как тебя зовут, легат? — осведомился Сергий. Легат удивился, но ответил, гордо задирая подбородок:

— Гай Антоний Скавр! — и добавил обычным голосом: — Время у тебя еще есть. Съедешь в общую, пока я буду обедать.

— Обойдешься, Гай, — спокойно сказал Лобанов. Тот сперва не понял, а когда до него дошло, пожал плечами в полнейшем недоумении.

— Я — Гай Антоний, — снисходительно повторил он, — сын сенатора Элия Антония Этерналиса!

— А мне наплевать, кто ты, — по-прежнему спокойно проговорил Роксолан. — Я приехал первым — и снял комнату. Не хочешь ночевать в общей, ступай на конюшню.

— Что-о?! — вылупился Гай.

— Что слышал, — лениво проговорил Сергий и направился в харчевню. — Пошли, Гефестай, подкрепимся.

На пороге харчевни Лобанова догнал Луций Эльвий и сказал просительно:

— Не обижайся на сопляка! Гай молод и глуп, мнит себя большим человеком и настоящим мужчиной, но в теле этого льва проживает трусливый суслик. Вот отец его — тот да, тот величина известная! — Он добавил доверительно: — Сенатор послал меня в Дакию, уладить кой-какие семейные дела, и навязал на мою голову Гая. Да еще дал любимому сыночку полномочия легата. Нашел кому.

— Да я не обижаюсь, — улыбнулся Сергий.

Из-за спины Луция вышел Эдик и поинтересовался:

— А это, случайно, не ты в Большом Цирке бился? Димахером?

— Запомнили? — весело ухмыльнулся гладиатор. — Я вас тоже узнал!

— Тогда и ты на нас не держи обид, — сказал Лобанов, — особенно на Эдикуса. Он у нас язва известная.