Онлайн книга «Харбинский экспресс»
Остановились. Кучер Вердарского спрыгнул наземь, оглядел экипаж. Увиденное ему совсем не понравилось, и он немедленно начал браниться. Вердарский, переживший известный испуг, со своей стороны тоже хотел было задать глупому ваньке жару. Но глянул на сидевшую в коляске особу — и передумал. Это была та самая молодая дама, которую он видел несколько часов назад, когда ехал еще вместе с Чимшей. Никаких сомнений, она — персиковое платье, изящный японский зонтик в руке. А лицо по-прежнему скрывает шляпка с вуалью. Сердце у полицейского чиновника застучало сильнее. Он прикрикнул на не в меру разошедшегося кучера, спрыгнул наземь. Представился самым учтивым образом и поинтересовался, не надо ли помощи. Помощь не требовалась, однако и продолжать поездку молодая дама уже не могла: заднее колесо ее экипажа от удара соскочило с оси. Ну, тут выход сам собою напрашивался. Вердарский вполне светски спросил, куда направлялась незнакомка, и спустя несколько минут они вдвоем уже катили прочь от места досадного происшествия. (А может, и не столь уж обидного, как знать!) Надо признаться, что Вердарский никогда не был особенно смел с женщинами, тем более с незнакомыми, и в разговоре частенько терялся. Но тут — о чудо! — все получалось как-то само собой, очень естественно. Через самое непродолжительное время (а направлялась его нынешняя спутница за покупками в Китайский квартал, и потому путь предстоял неблизкий) они уже вовсю болтали, словно старинные знакомые. Пару раз Вердарский, будто ненароком, даже стиснул локоть прелестной дамочки. Вольность осталась без последствий — новая знакомая то ли не заметила, то ли не обратила внимания. Звали ее Елизаветой Алексеевной (сообщив это, она тут же рассмеялась: будто императрица!), в Харбине уж девять лет. И — увы! — замужем. Впрочем, последнее обстоятельство оказалось упомянуто вскользь, и у Вердарского зароились в сознании весьма нескромные мысли. Признаться, было отчего: Лизанька (так он мысленно ее окрестил) была чудо как хороша. Вуалетка не мешала разглядеть ее миловидного нежного личика, а голосок был просто обворожителен! Словом, когда коляска свернула в Китайский квартал, оба чувствовали себя так, словно были знакомы не первый год. Тут подоспело время прощаться. Вердарский помог даме сойти, прильнул губами к перчатке и прошептал неизбежное: — Когда я смогу вас снова увидеть? Однако ответ был неожиданным: — Можно нынче же, — просто сказала Лизанька и, немного смешавшись, добавила: — Если вам, конечно, удобно. О да, ему было очень удобно! Но сейчас же возник новый вопрос: где? Вердарский, набрав в грудь побольше воздуху, сказал: — В «Эмпириуме», я слышал, неплохо. Сказал — и испугался. Вечер в этом роскошном ресторане стоил месячного его жалованья. Лизанька, умница и деликатнейшая душа, на этот пассаж только рассмеялась. А потом непринужденно проговорила: — Ах, я не люблю ресторанов. Там всегда так шумно. А знаете, приходите ко мне ввечеру. Я велю чай приготовить. Посидим по-простому. Вердарский несколько смешался. — Что же муж… не станет ли возражать? — Он третьего дня как во Владивостоке, по служебной надобности. А прислугу я отпущу, нам никто не станет мешать. — Взглянув на Вердарского, она вдруг добавила: — Впрочем, это необязательно. Мы ведь можем прекрасно погулять в парке. Предпочесть романтическому ужину с обворожительной молодой дамой степенную прогулку в многолюдном парке, да еще под перекрестными взглядами любопытных? Ни за что! В общем, условились так: сейчас они расстаются, а вечером, в восьмом часу, Вердарский берет экипаж, заезжает за дамой (жила она в собственном доме на Оранжерейной), и вместе отправляются кататься на Пристань. К тому времени уж стемнеет, и это убережет от нескромных взоров. А после — к Лизаньке. Чай пить. Бесподобная Елизавета Алексеевна скрылась в торговых рядах. Вердарский, проводив ее взглядом, вернулся в коляску. Сказал кучеру: — А знаешь, братец, заезжай-ка за мной часов этак в семь. Ты мне, пожалуй, понадобишься. Возница понимающе усмехнулся. — Я б и рад, барин, да вечор у нас — самая что ни есть страда… — Не обижу, — весомо обронил Вердарский. В управление он уже не поехал. Отпустив кучера, пообедал в «Муравье», пешком вернулся к себе и принялся ждать вечера. Заказал букет. Перебрал немногочисленный гардероб. Но ждать было еще долго — целых пять часов — и, чтобы скоротать время, Вердарский принялся листать «Тайны полиции и преступлений» многоопытного англичанина Гриффита. Снова перечитал пассаж относительно сыщицкого счастья. «А что, — подумал он, — похоже, и впрямь нашел я свое счастье. Вон какие перспективы намечаются! По всем, можно сказать, фронтам. А ведь мог бы и до сих пор в столе приключений брюки просиживать… Бр-р, страшно подумать…» Уж как подгонял время — не передать. Наконец, солнце скользнуло по дальним крышам и завалилось за реку, в кронах тополей затрепетал вечерний зефир. …К дому на Оранжерейной подкатили раньше на целую четверть часа. Вердарский вышел, оставив в коляске роскошный букет, прогулялся по тротуару. Он совершенно не представлял, чем бы себя занять. Задержался возле витрины, глянул на собственное отражение в зеркальном стекле. Увиденным остался вполне доволен и в сотый раз уже вынул из жилетного кармана часы. Пожалуй, пора. Парадная дверь особнячка, в котором проживала Елизавета Алексеевна, оказалась запертой. Рядом на стене обнаружилась бронзовая пуговка звонка — Вердарский нажал, прислушался. Подождал, подумал и надавил снова. Дверь распахнулась, и полицейский чиновник увидел свою новую пассию. Была она еще не готова — в домашнем платье и туфлях, сверху легкий палантин наброшен. Увидев Вердарского, обрадованно улыбнулась (без вуалетки она оказалась такой красавицей, что и описать невозможно) и сказала: — Ах, вы без опозданий! Как мило. Прошу. Несколько сбитый с толку этими словами, а также тем обстоятельством, что хозяйка вынуждена сама отпирать парадную дверь, Вердарский переступил порог. Обстановка в прихожей была скромной: несколько гравюр на стенах, калошница и стойка для зонтиков. В дальнем углу — гардероб. Из прихожей в дом вели две двери: прямо и справа. А слева начиналась лестница — очевидно в бельэтаж. Туда и направились. Поднявшись, миновали две комнаты и вошли в третью, которая, судя по обстановке, служила хозяину кабинетом. Шли молча — Лизанька только улыбалась, поглядывая на гостя, а сам он не мог придумать ничего остроумного или, по крайности, занимательного. На всем пути не встретили ни души — похоже, хозяйка уже отпустила прислугу. Вердарский решил, что этим и объяснялась необходимость самолично отпирать дверь. Что ж, вполне извинительная предосторожность. |