Онлайн книга «Интервенция. Харбинский экспресс-2»
Правда, папенька говорил приватно, что дело не столько в таланте сего служителя Фемиды, сколько в его тесте – очень влиятельном чиновнике из полицейского департамента. Дашеньку это несколько опечалило, но слушать анекдоты было все равно интересно. Товарищ прокурора собирался пробыть три дня, однако минула неделя, а он все гостил. Даша никак понять не могла, отчего это папенькин друг задержался. А потом все открылось. Дело оказалось в ней самой, Дашеньке Ложкиной. Стала она замечать, что последние пару дней гость за столом к наливкам почти не касается. В отличие от папеньки, который, по своему обыкновению, очень даже усердствовал. А затем падал в объятия Морфея, который не отпускал его после часа два или три. Маменька к столу выходила нечасто, так что оставались Даша с приезжим юристом наедине. В такие моменты тон его заметно менялся – вместо хлестких историй начинались романтические серенады. Гость говорил очень проникновенно – о мужском беззащитном сердце, о супруге, которая вовсе не понимает устремлений просвещенного человека. И о том, как он, в сущности, одинок. Даша начала подозревать, что у товарища прокурора на уме нечто особенное. Однако (по молодости) догадалась все же не сразу. Помогла природа. В тот знаменательный день в небе с утра ворочались густые синебрюхие тучи, а после обеда разразилась гроза. Сидели на веранде, пили липовый чай с тарталетками. Даша слушала товарища прокурора вполуха. Гроза всегда вызывала в ней некое душевное томление. Словно вот-вот должно случиться что-то очень важное, значительное, обещанное давным-давно. Товарищ прокурора, похоже, уловил это ее состояние и с начатого еврейского анекдота искусно повернул на то, сколь важно для мыслящего и чувствующего человека пребывать в гармонической связи с природой. И вовремя отзываться на зов подспудных желаний. Тут же рассказал случай, бывший недавно с ним на охоте. Про то, как приманивал селезня посредством подсадной утки. Ждал долго. Селезень наконец прилетел, соединился со своею серой подругой, а после беззаботно взмыл в воздух. И было в этом полете столько ликующего, жизнеутверждающего восторга и счастья, что товарищ прокурора выстрелить так и не смог. Потому что, по его словам, это значило бы покуситься на самое Любовь (именно так, с большой буквы). Дашенька, которая эту историю уже где-то читала, слушала с нетерпением. Она понимала, куда клонит папенькин друг и кому отведена роль серенькой утицы. Голову набок склонила и глаза прикрыла – вроде как в томлении. (Впрочем, она почти даже не притворялась, потому что рассказчик был искусен, неторопливо придвигался все ближе, и от голоса его и легкого прикосновения дрожь пробегала по телу и перехватывало дыхание.) Словом, склонила Дашенька голову, как бы капитулируя, – и тут устремления чиновника обнаружились с совершенною очевидностью. Никаких сомнений не оставалось. Ну и пусть, подумала про себя Дашенька. Ей было приятно и любопытно. И отчего-то совершенно не страшно. Наутро она сказалась больной, завтракать не пошла. Не вышла ни к обеду, ни к ужину. Появилась только поздно вечером, когда уж в зале свечи зажгли. Тут были маменька с папенькой и товарищ прокурора. Он был оживлен, курил папиросу и глядел победительно. Дашенька немножко посидела со всеми, а потом, когда родители удалились, предварительно наказав идти спать, сама подошла к товарищу прокурора и поцеловала в губы. И только тогда отправилась в свою спальню. Не одна – но о том маменьке с папенькой знать было пока ни к чему. Этой же ночью (а чего тянуть?) Дашенька обратилась к своему l’amant с короткой речью, смысл которой сводился к тому, что ей совершенно незамедлительно требуются деньги. Товарищ прокурора криво усмехнулся и полез за своим портмоне. Вытащил беленькую, посмотрел на Дашу и добавил еще одну ассигнацию. Но Даша этих денег не взяла. Даже и не взглянула. Тогда папенькин приятель спросил – сколько? Даша сказала: пять тысяч. И пояснила – если этих денег у ней не окажется, то будет очень плохо. Прямо-таки хуже некуда. Тут обольститель даже развеселился. Переспросил – куда ж ей столько? Но слушать ответа не стал. Объявил: вздор, ты таких денег не стоишь. Да и нету. А потом игриво поинтересовался – что, дескать, теперь делать затеешь? Побежишь топиться к пруду? Или родителям жаловаться? Даша ответила – нет, к пруду незачем. К родителям – тем более. Лучше, по ее разумению, будет пойти в присутствие. Товарищ прокурора на эти слова только рукой махнул. Ты, говорит, цыпочка (слово-то какое противное!), даже не представляешь, что такое полицейский участок. Там с тобою и говорить-то не станут. А если станут – сама не обрадуешься. Позорными вопросами умучают, вызнают всю подноготную, а потом еще на весь город ославят. Главное – толку не будет, потому что я – товарищ окружного прокурора, а ты – беспутная гимназистка. Вот как вмиг переменился. Но Дашу это вовсе не удивило. Совсем спокойно (даже сама себе удивлялась) она ответила, что в полицию не пойдет, а отправится прямиком к госпоже начальнице. То есть к Жучихе. Про прозвище, разумеется, говорить не стала, но обрисовала начальницу гимназии подробно. Так, чтоб и сомнения не осталось: эта дама заезжего чиновника не испугается. Да и кто он ей? А совратить подшефную ей гимназистку – это уже серьезно, это ей самой вызов и вверенному заботам ее заведению. Для убедительности Дашенька даже показала листок бумаги, исписанный с двух сторон ровным ученическим почерком. На них она подробнейшим образом описала, как было дело, и чем все закончилось. А от себя добавила, что напрасно господин прокуроров помощник изволит сомневаться – она и чулочки испачканные сохранила, и панталончики, которые он в порыве страсти изволил порвать. К тому же многие давеча видели их в парке, когда прогуливались при фонарях. Так что все это не пустые слова, говорила Даша. В полиции, глядишь, и прислушаются – к начальнице-то гимназии. К ней, Даше Ложкиной, нет, – а вот к начальнице непременно. И еще, добавила Дашенька, сомнительно, что после всей этой истории в Петербурге захотят для товарища прокурора вакансию сохранять. Слишком все некрасиво получится. При этих словах папенькин друг детства головой дернул и посмотрел на Дашеньку озадаченно. Видно, не ожидал от «цыпочки» этакой прыти. Просил разрешения взглянуть на листок. Да отчего ж не взглянуть? Не жалко, извольте. К тому же, на всякий непредвиденный случай, и копия тоже имеется. Бумагу товарищ прокурора прочел, и не один раз. Губу закусил, совсем не авантажно взлохматил пятерней волосы. Потом сказал, что должен подумать, и удалился. Даже спокойной ночи не пожелал, невежа! Утром к завтраку он не пришел. Кинулись выяснять – оказалось, еще затемно съехал. Только письмецо и оставил, с извинениями. Дашенька его видела: срочная надобность, прошу извинить, примите и проч. Словом, глупая болтовня. Подумала про себя: все равно пойду к Жучихе. Почта и до Санкт-Петербурга жалобы доставляет. Времени больше пройдет, а так все равно. И приготовилась ждать. |