Онлайн книга «Бандиты. Красные и Белые»
|
— Так точно, Василий Иваныч! — Так слушайте все! Снова все стихли. — Никого силой я нарушать присягу не заставляю. Кто считает, что я призываю к контрреволюции и собираюсь переметнуться на сторону белых, может прямо сейчас выйти из строя. Я не заберу у вас ни оружие, ни форму, ни лошадей, если кто лошадный. Можете собираться и уходить в Уральск, в штаб армии, либо оставаться здесь и держать плацдарм, мы все равно отбудем в течение нескольких дней. Даю честное свое чепаевское слово — никто вас и пальцем не тронет. Остальным, кто решит пойти за мной, предлагаю пройти маршем до Гуляйполя и объединиться с войском Нестора Ивановича Махно. — Ура! — закричала дивизия, и вверх полетели шапки. — Отставить! Есть те, кто против? Я знаю, что у нас сейчас курсантов много. Курсантам разрешаю вернуться, мне в походе нужны опытные бойцы, а не сопляки. Строй курсантов, в котором стояли Лёнька и Богдан, заволновался, зашептался, но командиры быстро пресекли волнения, и из строя вышел тот самый рослый красноармеец, который загнал Лёньку и Перетрусова на всеобщее построение. — Они сегодня подумают. Кто захочет, тот уйдет. — Вот и ладно, — согласился Чепай. — Все, кто решил остаться под моим командованием и продолжать сражаться за свободу рабочих и крестьян против белогвардейцев и большевиков, слушай мой приказ! Устав и распорядок дня остаются прежними. Мародеров и грабителей расстреливаем, как и раньше, по решению революционного трибунала. Все свободны, разойдись! С этими словами Чепаев развернулся и порывистым шагом ушел обратно к штабу. Красноармейцы повзводно начали освобождать площадь. В Лёнькином строю раздавались противоречивые реплики: — Во дает Чепай! — Да какой это Чепай? У Чепая — усы! — Тебе он что — таракан? Сбрить не может?! — Так что теперь — по домам, что ли? — Как знаете, а это контрреволюция! Вот не ожидал от Чепая! — Да какой это Чепай, у Чепая усы! — А я с Чепаем… — Разговорчики в строю! Нале…во! Шаго…м-марш! Держать строй! Левое плечо вперед! Прямо! Не обращая внимания, куда его влечет строй, Лёнька маршировал, и в голове его, как горошина в горшке, перекатывалась и гремела одна мысль: как же так? Герой, пламенный ленинец — и пошел на поводу у анархиста Махно? Получается, Чепаев не за революцию, а наоборот? Второе острое разочарование за одно утро. — Ну что? — спросил марширующий рядом Перетрусов. — Вот он, твой Чепаев. Ты-то думал, он за красных, а оказалось, что он вовсе даже не за, а против. — Заткнись. — Да ты что, не понимаешь? Это судьба! Она тебя ни к белым, ни к красным, ни к Чепаю не пускает. Каждый сейчас сам за себя. Нельзя счастье всем дать, тем более — даром, иначе это не счастье. — А что — счастье? — Счастье — это когда у тебя есть, а у других — нет. — Отстань, это только буржуи так думают. — Что ж ты несговорчивый такой? — Вот и найди себе сговорчивого. — Не могу. Мой талисман на тебя указывает. — Засунь себе этот талисман куда-нибудь поглубже! В общем галдеже было не разобрать их разговора. И если на улице стоял гул, то в казарме и вовсе гвалт, как на вороньей свадьбе. Насколько понял Лёнька, курсанты недавно прибыли из Уральска в качестве подкрепления и толком не успели познакомиться, так что затеряться среди них было несложно. — Я от тебя не отстану, — сказал Богдан. — Сгинь, без тебя тошно. — Обед! Богдан тотчас исчез. Видимо, он тоже весь вчерашний день был голодным. Чепаев После выступления из Чепаева будто все силы улетучились. До знамени он прошел бодро и подразделения проводил, отдав честь, но едва они разошлись, Василий Иванович в изнеможении сел на крыльцо и уставился перед собой. — Чепай, ну ты!.. — восхитился Петька, но начдив перебил его: — Устал я что-то, Петр Семенович, — тихо сказал он. — Сердцу холодно. — Ты чего? Ты ж этот, как его… Лев! Вон какую речугу задвинул, ажно небесам жарко стало. То-то всех завел! — Это, Петька, не Лев, это я сам. На такое дело людей надо честно звать, а не прикрываться волшебной цацкой. — Неужто сам? — А ты думал, зря я Фурману в рот заглядывал? Учиться, брат, никогда не поздно. — Как же ты решился, Чепай? Не хотел ведь. — Уйди, Петька, не мешай. Я думаю. Подумать было о чем. Если бы не Тверитинов, ни за что бы Василий Иванович не решился на этот шаг. Возвращение Аркани говорило об одном — он уговорил Махно и вез от него пакет. Хотя зачем был нужен пакет? Хватило бы самого Тверитинова. Отказаться от запланированного еще весной означало предать Арканю, да и самого себя. Это же означало и другое. Бойцы верят Чепаеву, и не потому, что он в руке Льва сжимает, а потому, что заслужил доверие. Но одно дело — выступать против большевиков самому, а другое — людей за собой вести. Против белых воевать — это одно, это хлам из дома на помойку выбрасывать. С большевиками труднее будет. Чепай новой власти присягу давал. Теперь, обманувшись ее посулами, он восстал. А бойцы — бойцы же не против власти идут, они за Чепаем идут. Значит, он один за них отвечает. Если ошибется и проиграет — всех бойцов под удар поставит, сам будет виноват в их гибели. Как такие вопросы решаются, Василий Иванович не знал. До сих пор он только в атаку ходил, политикой не занимался. Грязное дело оказалось — политика. Одному за всех решать. Рядом присел Ночков: — Ты понимаешь, на что дивизию подписал? — Уйди, самому тошно. — Это называется — государственная измена. Ты почему не сказал эти слова? — Мне снова митинг собрать?! Сами не дураки, понимают, небось. А кто не понял, я им повторю, когда все в поход готовы будут. Ты со мной? Ночков молчал. — Помнишь, ты говорил, будто Колька Гумилев сейчас не воюет, а книжки издает? — спросил Чепаев. — Знал бы ты, как я ему завидую. Ночков продолжал молчать. — Да я понимаю — ты офицер, белая кость, ты к присяге серьезно относишься, а я чуваш безродный: хочу — даю слово, хочу — обратно беру. Я не против присяги иду, я против людей, которые от собственного народа этой присягой отгородились. Не пойдешь со мной — любись ты конем, не обижусь. Только не смей потом за моей спиной про меня гадости говорить, понял? Чепаев встал со ступеньки, отряхнулся: — Холодно становится. Пора уже теплые вещи примерять. |