Книга Таинственная история заводного человека, страница 96 – Марк Ходдер

Трезвый!

Он должен куда-то прийти, должен что-то сделать. И он не имеет права отказаться.

Дойл стоял на краю Стрэнда. Знаменитую улицу блокировал полицейский кордон: ни от Трафальгарской площади с запада, ни от Флит-стрит с востока пробраться туда невозможно было ниоткуда. Он понятия не имел, что́ должен сделать на Стрэнде, но стремление попасть туда было неодолимо. Как и другие прилегающие улицы, идущие с севера и с юга, Кингзуэй и Олдвич тоже были перекрыты. Забыли только про Брайдуэлл-элли — может быть, потому что она была очень узкой и завалена мусором.

Дойл скользнул туда, неверной походкой прошел всю аллею и ввалился на Стрэнд. Еще недавно это было одно из самых чарующих мест в Лондоне, но теперь оно кишело «развратниками» и привидениями; под ногами хрустело битое стекло; многие здания стояли без окон, опустошенные и почерневшие. За последние несколько месяцев Дойл сам частенько появлялся здесь, покидая собственное тело, тем не менее их призрачные тела его нервировали: молочные глаза, голубовато-серая кожа и расхлябанная походка напоминали о могиле. К тому же в воздухе стоял отвратительный запах гниющей плоти.

Опустив глаза, он проталкивался сквозь них, пока не достиг большого старого здания, почему-то не тронутого бунтовщиками. Очень смутно сознавая, что делает, он вошел в богато украшенный особняк, поднялся на пятый этаж и постучал в дверь… Феи метались вокруг его щиколоток… Он сел за стол. Его схватили за руки. Сухой хриплый голос что-то сказал об огромной пользе человечеству.

— Огромную пользу человечеству! Освобождение! Анархия! Бога нет! — машинально пропел он.

«Твои узы несокрушимы, мягкокожий!» — прошептали феи.

— Оставьте меня в покое! — прошипел он, а потом присоединился к хору, уже в полный голос: — Законы должны быть нарушены! Приличия должны быть отвергнуты! Жизнь должна потерять равновесие! Истинная свобода!

«Да ты раб оппозиции! — насмехались феи. — У тебя только два глаза! Почему бы тебе не открыть третий?»

Как и раньше, материализовалась женщина, говорившая с русским акцентом:

— Вперед, апостолы: освободите растоптанных и угнетенных!

Она протянула руку, чтобы коснуться его. Он знал: такое уже бывало часто — и этот раз будет последним. Его эфирное тело слишком часто отделялось от физического. Он был настолько истощен, что понимал: обратно ему уже не вернуться. Он попытался сказать «Нет!», но не сумел. Расплывчатые пальцы погладили лоб. Время исказилось, пространство изогнулось, замыкаясь само в себя. Каким-то образом Дойл оказался сразу в двух местах: один Дойл брел по Стрэнду — тяжелый, промокший, опустошенный, одинокий, безумный и потерянный, другой, в то же самое время, плыл над мостовой, и слова русской, как церковный колокол, били по той малой субстанции, которой он все еще обладал. Феи плыли перед его обоими парами глаз — и физическими, и эфирными.

«Ты должен исполнить начертанное тебе роком! — звенело у него в ушах. — Грядет восстановление, но не выход за пределы!»

— Оставьте меня в покое, чертовы ящерицы! — рявкнул он. И удивился собственным словам. Ящерицы?..

Командор Кришнамурти стоял на том конце Трафальгарской площади, из которого выходит Стрэнд, и сквозь туман смотрел на собравшихся констеблей. После событий в Тичборн-хаусе его лицо было испещрено шрамами и царапинами.

— Ну, ребята, у кого болит голова? — спросил он. Больше половины полицейских подняли руки. — У меня тоже. И знаете что, мне это изрядно надоело. Сегодня ночью мы должны покончить с этой заразой. Но, боюсь, для некоторых из вас боль сначала станет намного сильнее и только потом исчезнет. Мы очень близко к источнику общественных беспорядков, который уже несколько дней разрывает город и одновременно пытается прельстить вас, сделать из вас предателей. Все вы знаете своих товарищей-констеблей, которые ушли без разрешения и присоединились к бунтовщикам…

Все одобрительно забормотали, и один даже проворчал:

— Чертовы дезертиры!

— Нет, — возразил Кришнамурти, — они не виноваты! Их сознаниями манипулируют, и, как я уже говорил, быть может, через несколько часов это случится и с некоторыми из нас.

— Нет, сэр, — запротестовали констебли.

— Мы должны быть готовы ко всему. Мы же не хотим присоединиться к врагу, не так ли? Вот мой приказ, парни, и будем надеяться, я никогда больше не скажу ничего подобного в своей жизни: если кто-то из вас заметит, что его товарищ поддерживает или собирается поддержать противника, немедленно вынимайте дубинку и бейте его по голове!

Ошеломленные констебли переглянулись.

— Я не шучу! — сказал Кришнамурти. — Если потребуется, вы должны нокаутировать своего товарища, сбить его с ног! Понятно?

— Да, сэр! — ответили нерешительные голоса. Кришнамурти знал, что неподалеку, в конце Кингзуэя, детектив-инспектор Честен говорит то же самое другой группе констеблей, хотя, наверное, более сжато, и что на Флит-стрит детектив-инспектор Траунс делает ту же работу. В каждой из трех групп полицейских было не меньше полтораста; более мелкие отряды охраняли маленькие улицы, ведущие к Стрэнду. Всего, по мнению Кришнамурти, в районе было сосредоточено самое большее шестьсот полицейских. Внутри же полицейского кордона «развратников» было по меньшей мере вчетверо больше.

— Неужели это всё, на что мы можем рассчитывать? — прошептал он самому себе. — Я знал, что полиция теряет людей, но я даже не имел понятия, насколько всё плохо!

Он уставился на облако, колеблющееся у земли. Светила полная луна; туман тоже светился, странно и обманчиво ярко. Однако большинство газовых ламп не работало, на улицах лежали глубокие тени, и видимость была намного хуже, чем казалась. Подошел сержант Киллер, встал рядом с ним и заметил:

— Не одно, так другое, командор.

— Вы о чем?

— Туман, сэр. С начала бунта на улицах почти нет паросипедов, многобусов и паролошадей, но пара меньше не стало. Откуда же он берется?

— Хм-м… хороший вопрос, сержант!

— Пар, конечно, смешивается с дымом от пожаров, и мы получаем этот грязно-серый суп. Но на этой улице большинство пожаров давно догорели. Так что вопрос, командор, откуда всё это идет?

Кришнамурти вдруг понял, что его дыхание превращается в облако.

— Разрази меня гром! — воскликнул он. — Как же я не сообразил? Погода меняется!

— И ползет на нас, — сказал Киллер. — Жара закончилась как раз вовремя, но, похоже, это изменение принесет нам «лондонский особый»!

— Смог! — сплюнул Кришнамурти. — Только его нам и не хватало!

Послышался рокот приближающегося винтостула.

— Кто-то из вашего взвода? — спросил Киллер. — Он сильно рискует, командор!