Онлайн книга «Доктор Данилов в Склифе»
|
— Берн [6] писал, что ребенок в гневе способен кусать материнскую грудь до крови, — блеснул эрудицией Данилов, в студенческие годы увлекавшийся психоанализом. — В этом случае для удовлетворения мортидо используется тот же объект, что и для удовлетворения либидо, подобно тому, как мужчина убивает любимую женщину. А гнев бывает вызван обидой или лишением любви. — Интересуетесь психоанализом? — уважительно поднял брови Марк Карлович. — В прошлом, — ответил Данилов. — Но кое-что помню. Правда, сейчас уже сомневаюсь, что все в жизни можно списать на либидо и мортидо. Слишком уж просто тогда получается… — А что такое «сложное», Владимир Александрович? Всего лишь совокупность случаев простого, не более… — Мы на пятиминутку идем или нет? — напомнил Агейкин. — Идем, конечно, — спохватился Марк Карлович. Пока шли, он успел сказать Данилову: — А знаете ли вы, что Берна на самом деле звали Леонардом Бернштейном? Он был тезкой… — Главного дирижера Нью-Йоркского филармонического оркестра, — улыбнулся Данилов. — Обожаю «Вестсайдскую историю»! Какой драйв! Какая экспрессия! — Мне тоже нравится. — Данилов подумал о том, что история Ромео и Джульетты, имей она продолжение, вполне могла бы превратиться в фарс или в уже не романтическую, а брутальную трагедию. Полюбила бы Джульетта другого (что вполне возможно, ей же было всего четырнадцать лет), Ромео вознегодовал и… Нет, представить его бьющим Джульетту о стену Данилов все равно не мог. А вот кинжалом заколоть – это пожалуйста… — Нет, все-таки служебные романы никогда до добра не доводят! — Медсестра Таня сменила имидж – коротко подстриглась и перекрасилась из ослепительной блондинки в огненную шатенку. — На работе надо думать о работе… При этом Таня так стреляла глазами в Данилова, приглашая дать оценку (разумеется, положительную) изменениям в ее внешности, что не было никаких сомнений – пожелай он, и служебный роман между ними разгорится немедленно. Ну, может, не прямо вот сейчас, но ближе к ночи – точно. Данилову вспомнился один из соседей по родному Карачарову, который однажды посмотрел на него взглядом все знающего и все понимающего человека и сказал: — Бабы все гадают, почему ты не женишься… «Бабы», они же – ДОДС, добровольное общество дворовых сплетниц, сидели вместе с соседом на лавочке. — А я говорю, зачем ему жениться, когда на работе полным-полно медсестер? — продолжил сосед. — Выбирай каждую ночь новую! Верно? — Неверно, — ответил Данилов. — Во-первых, потому что у меня на работе не медсестры, а фельдшеры… — Ну это дела не меняет… — Во-вторых, ночами мы работаем, а в-третьих, не стоит жить стереотипами. Сосед закончил восемь классов, всю жизнь занимался неквалифицированным физическим трудом, самообразованием себя не утруждал и поэтому насчет стереотипов ничего не понял. — Не стоит думать, что все врачи живут с медсестрами, — пояснил Данилов. — А еще мы не пьем неразбавленный спирт и не нарезаем колбасу тем же скальпелем, которым вскрываем трупы. Может, кто-то так и поступает, но не все. А не женюсь я потому, что не хочу. Как захочу – сразу женюсь! — Да я так… ляпнул, не подумав, — смутился сосед. — Не серчай… Но, кажется, так до конца и не поверил Данилову. На этот раз Таня развивала свою мысль: — Вот работай они в разных местах – и ничего бы такого не случилось! Расстались бы, и все. С кем не бывает… — Не скажи, — возразила Людмила Григорьевна, протиравшая влажной тряпкой мебель в смотровой. — Что, он не мог к ней домой приехать и там такое сотворить? — Захотел бы – смог, но может, и не захотел бы. — Не понимаю я тебя, Тань. Мысль твою не улавливаю. Ясный пень – не захотел, так и не сделал бы… — А вот Владимир Александрович меня понял! — Таня наградила Данилова совершенно незаслуженной улыбкой. — Нет, — признался Данилов. — По-моему, «служебность» романа в этой трагедии никакой роли не играет. — Играет! «Какие же вы все непонятливые», — высветилось на мгновение в Танином взгляде. — Ведь не исключено, что Погудинский дошел до ручки только потому, что над ним смеялась половина Склифа… — сказала она. — Что-то не припомню такого, чтобы над ним, как ты выражаешься, пол-Склифа смеялась, — возразила Людмила Григорьевна. — Чего тут смешного? Над чужим горем грешно смеяться. Вот когда доцент Матанин зимой по двору в одних трусах бегал – над ним смеялись. Потому что смешно было. — Закалялся? — предположил Данилов. — Какое там! Новый год отмечал на работе, жарко ему стало, вот и решил освежиться. Я тут за полжизни своей чего только не навидалась… В смотровой Людмила Григорьевна закончила уборку и переместилась в коридор. — Вам так больше идет, — сказал Данилов, глядя на Таню. В конце концов, если ты можешь одной фразой сделать человеку приятное, то сделай это. Твори добро, и воздастся тебе… — Спасибо, Владимир Александрович, — совсем по-девичьи зарделась Таня. — Это меня мой стилист уговорил. Сказал: «Пока молода – экспериментируй с внешностью». Я и решилась. Правда, хорошо получилось? — Просто замечательно, — ответил Данилов, думая о том, что подобно тому, как не осталось почти уже обычных институтов – все академии да университеты, так и исчезают парикмахеры, превращаясь в стилистов, визажистов и профессионалов «мэйк-апа». Матушка, царствие ей небесное, предсказывала, что и школ не будет – все станут лицеями и гимназиями, но школы пока вроде как держатся, не сдают позиции, хотя и предметы в них появляются непривычные. Например, граждановедение. Не сразу и поймешь, что это такое. Хорошо еще «граждановодством» не обозвали. Вот смеху было бы. — Рада, что вам понравилось, Владимир Александрович. — Разве мое мнение для вас важно? Я же совершенно посторонний человек… — удивился Данилов. — Посторонние люди говорят правду. — Таня улыбнулась во все свои белые зубы. — А близкие часто врут, чтобы не расстроить. И не такой уж вы посторонний, мы с вами работаем вместе, несколько месяцев в году здесь проводим… — Как у нас с емкостями для анализов – все нормально? — спросил Данилов, переводя беседу в «рабочую плоскость». — Нормально, — вздохнула Таня, — даже выше крыши. «Я вам о чем, а вы мне про баночки для мочи и рвоты», — укорял ее взор. — Люблю, когда есть запас, — ответил Данилов. — Я пока буду в ординаторской. |