Книга Прощай, Колумбус и пять рассказов, страница 19 – Филип Рот

Мы с Брендой не обменялись ни словом, ни взглядом; мы сидели и слушали. Бренда немного более раздраженно, чем я. Под конец Гарриет стала звать миссис Патимкин «мамой», а однажды «мамой Патимкин», — вот тут Бренда и ушла спать. Я остался, загипнотизированный разбором, анализом, взвешиванием и, наконец, подытоживанием пустяков. Потом мистера и миссис Патимкин свалил сон, а Джулию, уснувшую в кресле, унес в ее комнату Рон. Мы, не-Патимкины, остались вдвоем.

— Рон говорит, что у вас очень интересная работа.

— Я работаю в библиотеке.

— Я всегда любила читать.

— Это приятно, выйти замуж за Рона.

— Рон любит музыку.

— Да, — сказал я. Что я сказал перед этим?

— Наверное, вам первому достаются бестселлеры? — сказала она.

— Иногда, — сказал я.

— Ну, — сказала она, хлопнув ладонями по коленям, — уверена, нам будет приятно в обществе друг друга. Мы с Роном надеемся, что вы и Бренда скоро станете нашими дублерами.

— Не сегодня. — Я улыбнулся. — Скоро. Вы меня извините?

— Спокойной ночи. Бренда мне очень нравится.

— Спасибо, — сказал я и пошел наверх.

Я тихонько постучал в дверь Бренды.

— Я сплю.

— Можно войти?

Ее дверь приоткрылась на палец, и она сказала:

— Рон скоро поднимется.

— Мы оставим дверь открытой. Я хочу только поговорить.

Она впустила меня, и я сел в кресло перед кроватью.

— Как тебе понравилась твоя невестка?

— Я уже с ней встречалась.

— Бренда, не обязательно быть такой лаконичной.

Она не ответила; я сидел и дергал шнурок на абажуре.

— Ты еще сердишься? — наконец спросил я.

— Да.

— Не сердись, — сказал я. — Можешь забыть о моем предложении. Оно того не стоит, если из-за него такие неприятности.

— А чего ты еще ожидал?

— Ничего. Я не думал, что оно такое ужасное.

— Это потому, что ты не можешь взглянуть с моей точки зрения.

— Может быть.

— Никаких «может быть».

— Ладно, — сказал я. — Я хочу только, чтобы ты поняла, из-за чего злишься. Не из-за моего предложения, Бренда.

— Нет? Из-за чего же?

— Из-за меня.

— Ох, только не начинай опять. Что бы я ни сказала, я все равно не права.

— Нет, — сказал я. — Ты права.

Я вышел из ее комнаты и закрыл за собой дверь. Уже до утра.

Утром, когда я спустился вниз, там кипела деятельность. Из гостиной доносился голос миссис Патимкин, зачитывавшей будущей невестке список; Джулия бегала по комнатам в поисках ключа для роликовых коньков. Карлота пылесосила ковер; все приспособления на кухне булькали, вращались и тряслись. Бренда встретила меня вполне приветливой улыбкой, и в столовой, куда я зашел, чтобы посмотреть на заднюю лужайку и погоду, поцеловала меня в плечо.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй.

— Сегодня утром я должна поехать с Гарриет. Так что мы не сможем бегать. Или ты один побегаешь?

— Нет. Почитаю или еще что-нибудь. А вы куда?

— Мы в Нью-Йорк. По магазинам. Ей нужно платье на после свадьбы.

— А ты что покупаешь?

— Платье подружки. Если поеду с Гарриет — пойдем в «Бергдорф» [29] , — маму не послушаем и в «Орбак» не пойдем.

— И для меня кое-что привезешь? — сказал я.

— Нил, опять ты за свое!

— Да я дурака валял. Я даже не думал об этом.

— Зачем тогда сказал?

— О дьявол, — сказал я, и вышел во двор, и уехал в Миллберн [30] , и позавтракал там яичницей с кофе.

Когда я вернулся, Бренды уже не было, в доме остались только Карлота, миссис Патимкин и я. Я старался не попадать в те комнаты, где были они, но в конце концов миссис Патимкин и я очутились в телевизионной комнате, на стульях, друг напротив друга. Она проверяла список фамилий на длинном листе бумаги, рядом на столе лежали два тонких телефонных справочника — время от времени она в них заглядывала.

— Отдохнешь, когда умрешь, — сказала она мне.

Я ответил широченной улыбкой, впитав поговорку так, словно она только что ее сочинила.

— Да уж, — сказал я. — Может быть, вам помочь? Я тоже могу проверять.

— Нет, нет, — сказала она, помотав головой. — Это для Хадассы.

— А-а, — сказал я.

Я сидел, смотрел на нее, и через некоторое время она сказала:

— Ваша мама в Хадассе?

— Сейчас — не знаю. В Ньюарке была.

— Она была активным членом?

— Наверное, да. Она постоянно давала деньги на посадку деревьев в Израиле.

— В самом деле? — сказала миссис Патимкин. — Как ее зовут?

— Эсфирь Клагман. Сейчас она в Аризоне. Там есть Хадасса?

— Везде, где есть еврейки.

— Тогда, думаю, она в Хадассе. Они там с отцом. Переехали туда из-за астмы. Я живу у тети в Ньюарке. Она не в Хадассе. А другая тетя, Сильвия — да. Вы их знаете — Аарона и Сильвию Клагман? Они состоят в вашем клубе. У них дочь, Дорис, моя двоюродная сестра… — Я не мог остановиться. — Они живут в Ливингстоне. Может быть, тетя Сильвия и не в Хадассе. Кажется, это какая-то туберкулезная организация. Или связанная с раком. Или с мышечной дистрофией. Знаю, тетя интересуется какой-то болезнью.

— Это очень мило, — сказала миссис Патимкин.

— Да, действительно.

— Они делают много полезного.

— Я знаю. — Я решил, что миссис Патимкин потихоньку оттаивает: фиалковые глаза перестали присматриваться и порой просто смотрели на мир, не оценивая.

— Бней-Брит [31] вас не привлекает? — спросила она. — Рон намерен вступить после женитьбы.

— Я, пожалуй, тоже до тех пор подожду.

Слегка надувшись, миссис Патимкин вернулась к своим спискам, а я подумал, что говорить с ней о еврейских делах в легкомысленном тоне было рискованно и глупо.