Книга Ричард Длинные Руки - грандпринц, страница 63 – Гай Юлий Орловский

В глазах посветлело, черная фигура опустилась на пол, расползлась там смрадным дымом и рассеялась.

Священник прокричал:

— Что это… у вас?

Я показал кулак, вооруженный медным кастетом.

— Это святое оружие. Из Ватикана.

Он перекрестился, взглянул с испугом.

— Кто вы?

— Просто паладин, — ответил я скромно. — У меня свои методы, а у церкви свои тайны.

Кастет я снял с руки и сунул пока в карман, не стоит демонстрировать незнакомым еще и искусство исчезновения или переноса.

Священник устало опустил крест и книгу, посмотрел на мертвое лицо старика, сейчас такое дряблое, словно умерший пролежал здесь со времен фараонов.

— Господь послал вас вовремя, — проговорил он слабым голосом. — Вы… сумели.

— Господь часто меня посылает, — согласился я. — Долг есть долг… Но все-таки я опоздал.

— На все воля Господа, — ответил он слабым голосом и перекрестился. — Кто знает… возможно, так и задумано.

— Аминь, — согласился я и тоже перекрестился. — В народе говорят, только этот человек ездил к Храму Истины?

Он кивнул.

— Вам не соврали.

— Но, — сказал я, — он его не достиг? Или достиг?

— Достиг, — ответил священник коротко. — Увы, гостей там не принимают, а только послушников. А как послушник он оказался слаб…

— В вере?

Священник сдвинул плечами.

— Вере, послушании или искусах… кто знает? Но он вернулся однажды… уже другим.

Я спросил с сочувствием:

— С этим, что у него было… внутри?

— Тогда этого никто не знал, — пояснил он.

— Значит, монахи Храма Истины ему навредили?

Он опустил голову.

— Никто не знает, каков этот Храм. И кто в нем обитает, а то и живет. Легенды, естественно, говорят о святых праведниках и чудотворцах, что и понятно…

— Народу нужны такие легенды, — согласился я. — Надежда умирает последней, без нее жить вообще тоскливо. Даже королям, не только простому народу. Хорошо, это я учту.

Он посмотрел на меня исподлобья.

— Вы тоже в Храм?

— Надо, отец, — ответил я. — Не для себя, я бы в глаза этот Храм не видел, очень мне нужны эти праведники, хотя теперь уже сомневаюсь, что это именно праведники! Но церковь велела, а что у нас выше церкви?

Он ответил коротко:

— Это хорошо.

— Что, преподобный?

— Что не для себя, — пояснил он. — Иди с Богом, сын мой.

Он перекрестил меня, я смиренно склонил голову и сказал громко:

— Аминь.

Он проводил меня до выхода на улицу, перекрестил еще и в спину, я ощутил тепло, деревенские священники иногда бывают в святости намного сильнее королевских епископов.

— Пусть Господь, — повторил он, — всегда будет с тобой.

— Спасибо, — ответил я. — Святой отец, а вы все-таки спасли его душу! Изгнать беса в последний момент… и такого могучего, гм… это немалый подвиг.

Я не видел, спускаясь с крыльца, его лицо, но чувствовал, что он улыбается. Всем нам приятно, когда замечают наши добрые дела, хотя мы люди Господа и должны быть скромными, аки голуби… или кто-то там из птиц еще, что не клюют руку, которая их кормит.

И все-таки мой самаритянский поступок, когда я долго и бережно сводил того старого пня с крыльца, вышел мне боком. А потом еще и придерживал, пока тот, едва шевеля клешнями, выбирался на улицу!

Езжай я сразу мимо, этот Джек Золотой Бродяга успел бы сказать мне, какой дорогой, а то и чего мне там ожидать, как встретят и что спросят. Да хотя бы дорогу указал, и то хлеб, а сейчас вот щелкай хлебалом и при наугад, а там уже ищи, где и что, но у пингвинов дорогу не наспрашиваешься, пингвины они как бы и есть пингвины, как их ни защищай.

Бобик на бегу время от времени оглядывается, не понимает, что со мной, почему мрачный, все так здорово: буря утихла, даже снег не идет, тучи расходятся, то и дело проглядывает солнце, под лапами иногда хрустит, иногда трещит, когда ломимся напрямик через кустарники.

Я держу в памяти карту, чтобы вовремя огибать широкие ущелья и овраги, а неширокие перепрыгивать с разгону. Куда проще с реками: лед сковал намертво, проносимся со звонким цокотом, пугая заснувшую под ледяной крышей рыбу.

Однажды дорога пошла по высокогорью, снег оттуда сдувает вниз в долину, я сразу обратил на аккуратно вымощенную дорогу, хотя зачем мостить так далеко от жилья…

Я присмотрелся, холод прокатился по телу. Дорога вымощена черепами, словно булыжниками. Не поверил своим глазам, останавливался дважды, слезал и выковыривал из промерзлой земли в разных местах то один, то другой человеческий череп. Все верно: вбиты в почву челюстями вниз, а мы втроем двигаемся, ступая по округлым макушкам, набитым плотно землей, чтобы не проламывались под копытами.

Слишком много людей, мелькнула злая мысль. Вообще-то их очень не скоро станет на самом деле слишком много, но сейчас в самом деле уже тесно, когда в каждой семье по семь-двенадцать детей. Лишь двое могут остаться на той же земле, остальным нужно либо выплескиваться на поиск новых земель, либо… гибнуть в междоусобных сражениях, пытаясь отвоевать клок земли у соседей.

Бобик впереди остановился, замер, делая вид, что он породистая охотничья собака, заприметившая добычу.

Я придержал арбогастра, и мы приблизились уже на неспешных рысях. В двух сотнях ярдов слева по параллельной дороге пешие воины возвращаются из успешного набега.

Что успешный, видно по обозу позади, с десяток телег, нагруженных доверху разным скарбом, а следом тянутся связанные пленники, женщины и молодые девушки. Мужчин нет, что и понятно, черепа на дороге явно только мужские.

Сердце начало постукивать чаще, наполняя жилы горячей кровью. Весь отряд в устрашающе рогатых шлемах, а на месте забрал звериные морды из железа. Вернее, шлемы простые, цельнометаллические, а для глаз две узкие щели.

Доспехи тоже рассчитанные на устрашение крестьян, а не на функциональность в бою, эти шипы и выступы мешают больше себе, чем противнику.

Воины почти все крупные и толстые, у всех у нас это ассоциируется с огромной физической силой, что обычно верно, но опять же среди простонародья, у которого нет другого оружия, кроме кулаков.

Я обнажил меч, сердце стучит уже часто и яростно, в голову ударила горячая кровь, и безумие начало затоплять мозг, как раскаленная лава из кратера вулкана.

Как же ненавижу эту тупую мразь, способную только грабить, насиловать, отнимать и нагибать, как ненавижу лордов, что посылают их подчинять деревни и села, где в силу каких-то причин крестьяне не сумели вовремя заплатить налоги…