Онлайн книга «Смерть сказала: может быть»
— С меня хватит… всего… Вам не понять… Никто не может меня понять! Все, что бы я ни делала оборачивается против меня… Я слишком несчастна. — Вы не больны? — спросил Флешель. — Нет… Не то чтобы больна… У меня нет сил жить — вот и все. Накрыв микрофон ладонью, Флешель быстро зашептал: — Если она пускается в объяснения, значит, наша взяла! Потом он продолжил, прикрыв глаза и словно напрягая все силы, чтобы представить себе эту молодую женщину, перенести ее образ в эту комнату. — Почему? — спросил он. — Вы утратили желание жить, если я вас правильно понял? — О-о! Что вы! Мне бы так хотелось жить! Но мне не дают. — Вам кто-нибудь угрожает? Из трубки все еще доносилось ускоренное, лихорадочное дыхание, мучительно отзывавшееся у Лоба в душе. — Нет. Голос нащупывал ответ, как это бывает после нескончаемых споров с самим собой, когда создается впечатление, что докопаться до истины невозможно. Лобу это было так знакомо! — Нет… Врагов у меня нет… Виной всему складывающиеся обстоятельства. Жизнь стала для меня невыносимой. Она присовокупила несколько слов по-немецки, которые Лоб сразу же мысленно себе перевел, но от Флешеля их смысл ускользнул. Сморщив лоб от усилия понять, он выпрямился. — Что она сказала? — Что ей не везет. Флешель покачал головой. Лоб почувствовал, что это выше его понимания. Несомненно, он привык иметь дело с бедными девушками без затей. Но вот стоило обратиться к нему девушке с натурой более тонкой… А на сей раз он столкнулся с существом неординарным. Голос, акцент, тон — все звучало изысканно, свидетельствовало об образованности. Случай явно не для Флешеля. Лоб вытянул руку. — Позвольте мне продолжить? Но Флешель, дернув подбородком, велел ему молчать. — Везенье, — сказал он, — приходит и уходит. Какое-то время на тебя обрушиваются жестокие удары судьбы, а потом, без видимой причины, наступает просвет… Незнакомка слушала, несомненно разочарованная такими банальностями. Она ожидала иного — Лоб был в этом уверен. Следовало найти более интимный, доверительный тон, сказать о своего рода бегстве от счастья, отравляющем всякую радость, делая любовь смехотворной. Следовало создать атмосферу некоего соучастия в покорности судьбе. Флешель же обращался с ней как с горничной. — Ваши родители… — начал он. — У меня нет родителей. «Поделом ему», — подумал Лоб. — Ваши друзья? — У меня нет друзей. «Поделом!» — Ну что ж, тогда я, — взорвался Флешель, — я запрещаю вам делать глупости, слышите? Сироты, одиночки — я знаю множество примеров. Я даже знаю девушку, которая живет в стальном легком, как рыба в аквариуме, что не помешало ей сдать экзамены… — …и рожать детей, — вдруг в сердцах сказал голос. Флешель стиснул зубы и переложил трубку в другую руку. Он спросил со всей мягкостью, на какую только был способен: — Послушайте, мадемуазель, когда вы мне позвонили, у вас была какая-то цель, не правда ли? — Да… Пауза. Лоб почувствовал, что она заплакала. — Алло! — кричал в микрофон Флешель. Щелчок в аппарате, когда собеседник вешает трубку, прозвучал в их ушах ударом гонга. Флешель, тяжело вздохнув, в сердцах ударил трубкой по руке. — Как же это глупо получилось! Нет, да неужели… Он виновато смотрел на Лоба. — Я впервые вышел из терпения, господин Лоб. Мне не следовало… разумеется… Но эти юные создания с их воображаемыми горестями… Временами так и хочется их отшлепать! Он снова водрузил телефон на подставку и встал, тыча пальцем в Лоба. — У меня был сын… Возможно, мадам Нелли вам рассказала… Он покончил с собой в девятнадцать лет… Я находился далеко — служил в Порт-Саиде… И так никогда и не доискался, почему он пустил себе пулю в лоб… Если бы я был с ним построже, если бы я муштровал его, как муштровали меня… — Он нервно сжимал и разжимал кулаки. — Вот почему я оказался здесь. И уже шесть лет выслушиваю их разглагольствования, бредни, колкие замечания. «Невезенье»! — Он усмехнулся. — Что значит «невезенье»?.. Как будто человек заслуживает сплошного везенья. «А что такое „заслуживает“?» — чуть было не парировал Лоб, но предпочел хранить молчание перед этим старым человеком, который только что проиграл партию и силился сохранить лицо. Флешель открыл шкаф и достал общую тетрадь в твердой обложке, ручку и чернильницу. — Мой судовой журнал, — пояснил он. — Я заношу сюда все ночные происшествия. Привычка моряка. Однако это полезно, сами убедитесь! Он тяжело сел за стол и раскрыл тетрадь, продолжая вполголоса диктовать себе: — Три часа пятьдесят минут… Вторично звонила девушка, не назвавшись по имени… Возраст: двадцать три года… Круглая сирота… Без средств к существованию … Лобу хотелось добавить: «Блондинка, хорошенькая». С минуту он шестым чувством воображал себе ее именно такой, и, будь перо в руке у него, он уточнил бы: «Умница, образованная, впавшая в отчаяние по мотивам, достойным уважения». — Еще не доказано, что она не позвонит в третий раз, — заметил Флешель. — Она еще не все выложила. В конце концов, возможно, я и имел основания говорить с ней резко. — Сожалею, — сказал Лоб, — я вам мешаю. Я пошел. — Останьтесь, господин Лоб. Сделайте одолжение. Присаживайтесь и выпейте кофейку. Вам это нужно не меньше, чем мне. А вдруг она снова заговорит по-немецки… Лоб сел, но так и не притронулся к крышечке с кофе, от которого шел пар. Никакого желания пить из нее после толстяка. — Мне бы и в голову не пришло, что она немка, — продолжал Флешель. Он дописал: «Возможно, немка по происхождению». Следуя ходу своих мыслей, он скрестил руки и заглянул Лобу в глаза. — Уверен, что она еще объявится… Есть слово, которого она не смогла произнести. Может, ее сковывает стыд… или удерживает желание, в котором она не решается признаться. Понимаете, если бы мы могли в последний момент подарить им… ну, не знаю… скажем, зверька, котенка, канарейку, что-нибудь живое и хрупкое… это могло бы их удержать. «Он добрый, — думал Лоб. — Великодушный. И я его глубоко обижу, если не выпью предложенный кофе. Ну почему так получается, что я всегда делаю то, чего бы мне не хотелось?» Лоб отпил обжигающую жидкость. Он устал. Внезапно он почувствовал, что с него довольно Флешеля и этой девушки, которая никак себя не убьет. Скорее бы вернуться к себе в отель — горячая ванна, час сна на террасе и ни о чем не думать. Но ему не удавалось отрешиться от воспоминания о голосе. В особенности ему запомнился крик души: «О-о! Я так хотела бы жить!» Неужели можно до такой степени любить жизнь! Это непристойно! |