Книга Смерть сказала: может быть, страница 7. Автор книги Буало-Нарсежак

Лоб остановил машину на набережной, прямо напротив подтянутых к берегу лодок. Сердце у него екнуло, когда с соседних улиц до его слуха донеслись две ноты сигнала кареты «скорой помощи». В этом городе сирена «скорой помощи» давно стала самым привычным звуком, заменившим крик петуха. Он вовсе не означал, что девушку удалось обнаружить.

Лоб пересек улицу, вошел в отель. Ночной дежурный дремал в приемной. Несмотря на вентиляторы, воздух был влажный, липкий. В лифте еще держался пряный запах духов, усиливая грусть Лоба. В комнате стояла жара, металлические перила балкона уже нагрелись. День явно обещал быть знойным. В котором часу им что-либо станет известно? Может быть, и никогда! Возможно, в последнее мгновение она одумалась. И потом, какое это имеет значение? Лоб вспомнил статистические данные по Франции: около семи тысяч самоубийств ежегодно, что составляет примерно двадцать в день. В эту самую минуту в Париже, Лионе, Кемпере на носилки укладывают трупы самоубийц. Двери открываются, люди перешептываются. Эта девушка — всего лишь один из таких обломков ночного кораблекрушения и достойна жалости не более, чем другие. У Лоба не было времени на то, чтобы обременять себя ее случаем. Он наполнил ванну, поставил на стол пишущую машинку. В этом отчете ему не следует задевать чьи-либо чувствительные струны, и прежде всего супругов Нелли. Нельзя забывать, что Мари-Анн Нелли — одна из тех, кто щедро жертвует на благотворительные цели. Готовясь побриться, Лоб заказал себе в номер чашку чая и сдобные рогалики. Его вновь охватила потребность работать, организовывать, руководить, которая еще немного — и приведет его в кресло, столь продолжительное время занимаемое его отцом. Однако он не удовольствуется скромным местом управляющего… Тихонько зазвонил телефон.

— Алло?

Лоб узнал голос Флешеля — ворчливый, потрясенный.

— Свершилось! Наконец-то мы ее отыскали… Я только что перевез ее в клинику… Успели в последний момент… Вены на запястьях вскрыты… Прошу прощения… Я торопился… Ее спасут.

— Чем могу быть полезен? — спросил Лоб.

— Ну что ж… Вы ведь хотели ее видеть, не так ли? Для вашего… статистического отчета…

Теперь, когда на душе Лоба полегчало, у него пропало всякое желание заниматься этой девицей. Желая потянуть с ответом, он спросил:

— Как ее зовут?

— Зина Маковска. По происхождению она полька.

— И конечно же блондинка?

—Да.

Зина! Какое нелепое имя!

— Ну так что? — настаивал Флешель. — Вы поедете?

— Ладно, — согласился Лоб. — Заезжайте за мной.

Он закрутил краны в ванной, критически посмотрелся в зеркало над умывальником. «Я вполне созрел для Армии спасения!» — подумал он.

— Я звонил в клинику, — сообщил ему Флешель, — но мои надежды не оправдались: до вечера нас туда не пустят.

— Положение очень серьезное?

— Нет, не очень, она не успела потерять много крови. Но порезы глубокие — хватила через край. Прямо-таки чудо!… И самое удивительное заключается в том, что бедняжка остановилась вовсе не в заштатном отеле, а в приличном, трехзвездном, на бульваре Виктора Гюго. Туда уже приехал инспектор. Сейчас мы с ним и повидаемся.

Лоб искоса наблюдал за Флешелем. Толстяк был явно сильно взволнован. У него не нашлось времени побриться, и наверняка он не завтракал. Как он жил в те дни, когда не дежурил? Среди каких воспоминаний? Какова в нем доля великодушия и доля любопытства — того жадного, настырного, пронырливого любопытства людей, переставших жить собственной жизнью? Лобу совсем не улыбалось присутствовать на полицейском расследовании. В конце концов, эта Зина знала, что делала! Ее смерть принадлежала ей одной! Флешель быстро ехал по улицам, которые не спешили просыпаться. Он ворчал, тщетно отыскивая место для парковки.

— Что ж, придется немного пройтись!

— А я совсем не против, — ответил Лоб.

Он опять становился несносным. Визит в отель был ему неприятен. Он досадовал на то, что приходится тащиться с Флешелем, быть при нем то ли в качестве подчиненного, то ли туповатого посетителя, которому приходится все растолковывать. Перед отелем был разбит цветник. Разбрызгиватели орошали лужайки. Лоб пошел в обход, тогда как Флешель врезался в самую середину водяного облака, не обращая на это ни малейшего внимания.

— За все про все, — объяснил он, — в разгар сезона с нее брали, почитай, минимум шестьдесят франков в сутки. Сущее разорение! Наверняка она жутко задолжала.

Молодой инспектор ожидал их в гостиной.

— Менго, — представил его Флешель, — помощник комиссара.

Лоб представился сам, желая побыстрее покончить с формальностями.

— Ну и как? — спросил Флешель.

— О-о! — ответил Менго. — Ничего особенного. Предполагаю только один мотив, да и тот кажется не вполне ясным. Ее никогда не видели с мужчиной… Она никого не принимала у себя, никуда не ходила по вечерам — словом, будем считать… часам к одиннадцати-двенадцати она уже поднималась к себе.

— И долго она проживала в этом отеле? — спросил Флешель.

— Недели две… Судя по записи в журнале, она родилась в Страсбурге 23 июля 1941 года… Дата точная, я сверился с удостоверением личности.

— Нам она сказала, что ей двадцать три года, — уточнил Флешель. — А выходит — двадцать шесть.

— Француженка. Должно быть, ее родители обосновались во Франции после Первой мировой войны. Маковски… Это имя ассоциируется у меня с художником или композитором, а у вас?

— Погодите-ка, — сказал Лоб. — Да ведь это же фамилия физика, и даже знаменитого. Возможно, однофамилец.

— Наверняка, — сказал Менго. — Не представляю себе, чтобы дочь известного ученого работала гидом на туристических автобусах Гугенхейма [1] … А впрочем… В конце концов, это не существенно. Такая уж у нее профессия. Сейчас я звякну в Страсбург и запрошу подробности… Может, она находилась в отпуске, хотя сейчас разгар сезона, и меня бы это весьма удивило. Скорее она бросила работу по причине, нам пока неизвестной.

— А где ее постоянное местожительство? — поинтересовался Флешель.

— В Страсбурге.

— И как все это произошло?

— У нее оказалась безопасная бритва. Она вскрыла себе лезвием вены на обоих запястьях, а при этом еще и порезала пальцы. Ей потребовалось большое мужество. Дело это нелегкое и болезненное. Потеряв сознание, она потянула за провод, и телефонный аппарат отключился. Дежурный послал горничную поглядеть, в чем дело; та открыла дверь запасным ключом. Кровотечение было не особенно обильным, но все-таки… Если желаете, мы могли бы подняться в номер.

Он находился на пятом этаже. Неубранная кровать. Палас, в мокрых от чистки пятнах, уже начал подсыхать. Личные вещи аккуратно сложены на столике у двери. Возможно, днем номер сдавали какой-нибудь парочке, которая на этой же кровати… «Все мы кочевники», — промелькнуло у Лоба.