Книга Чернее некуда, страница 52 – Найо Марш

Мистер Уипплстоун примолк, то ли ради драматического эффекта, то ли подыскивая точные слова – в темноте трудно было определить причину.

– Вот тогда-то я и вспомнил, – сказал он. – Словно монетка упала в автомат. Почему это случилось именно в ту минуту, сказать не могу, но монетка упала.

– Вы вспомнили?..

– Про Шеридана.

– Ага.

– Я вспомнил, где я его видел. Двадцать с чем-то лет назад. В Нгомбване.

Фокс с тихим шелестом выпустил из груди воздух, которого там, оказывается, скопилось порядочно.

– Продолжайте, – сказал Аллейн.

– Дело было в суде. В британском, разумеется, других там в то время не имелось. И Шеридан сидел на скамье подсудимых.

– Вот как!

– У него тогда было другое имя. Говорили, что он приехал с востока, из португальских колоний. Его звали Мануэлем Гомецом. Владелец больших кофейных плантаций. Он был признан виновным в непредумышленном убийстве – приковал одного из своих рабочих цепью к дереву, избил и оставил умирать от гангрены – отвратительная история.

Фокс пощелкал языком.

– Но и это не все, дорогой мой Аллейн, поскольку обвинителем на процессе был молодой нгомбванский прокурор, получивший, – насколько я знаю, первым из нгомбванцев, ­ свой аттестат в Лондоне.

– Господи, Громобой!

– Именно так. Помнится, он с большим упорством доказывал, что убийство было умышленным и добивался смертной казни.

– К чему его приговорили?

– Точно не помню, но по-моему он получил около пятнадцати лет. Плантации его теперь, конечно, отошли новому правительству, но в то время поговаривали, что он успел припрятать целое состояние. В Португалии, я полагаю, а может быть и в Лондоне. В деталях я не уверен.

– Но в том, что это он, уверены?

– Абсолютно. И в нем, и в обвинителе. Я присутствовал на процессе, у меня сохранился дневник, который я вел в то время, да еще альбом со множеством газетных вырезок. Мы все сможем проверить. Однако я уверен. Когда его осветили фары, он злобно сощурился. И пару минут спустя, у меня словно картинка вспыхнула в мозгу.

– У актеров это называется “вторая реакция”.

– Правда? – отсутствующе спросил мистер Уипплстоун и, помолчав, добавил: – Когда огласили приговор, он закатил такую сцену, я в жизни ничего подобного не видел. Впечатление осталось очень сильное.

– Буйствовал?

– О да. Вопил. Грозился. Пришлось надеть на него наручники, но даже в них... он вел себя, как животное, – сказал мистер Уипплстоун.

– И поделом ему, – высказался вдруг Фокс, подводя итог каким-то своим мыслям.

– Вы меня не спросили, – пробормотал мистер Уипплстоун, – почему я повел себя таким образом. Последовал за вами.

– Почему?

– Я был уверен, что вы следите за “Шериданом”, поскольку думаете, как думал и я, что эти люди скорее всего встретятся, чтобы посовещаться. Либо у Кокбурн-Монфоров, либо у Санскритов. И меня мучила мысль, что Чабб тоже отправился на их сходку. Я не знал, собираетесь ли вы нарушить их уединение, но понимал, что эти новые сведения могут оказаться для вас важными. Я видел, как Чабба впустили в дом, – я пошел за ним, полагая, что вы должны быть где-то на Мьюс, и вскоре заметил вашу машину. Вот так я вас и нашел, – закончил мистер Уипплстоун.

– Вы нашли нас, а у человека, не имевшего никакого мотива, нашелся таковой, да еще, пожалуй, из первостепенных.

– Примерно это я и подумал, – сказал мистер Уипплстоун.

– Что касается мотива, – задумчиво произнес Фокс, – он теперь есть чуть ли не у каждого. У Чабба – дочь. У Санскритов – утрата собственности. У Шеридана – сами понимаете. Вот только с Кокбурн-Монфорами дело обстоит не вполне понятно.

– По словам Громобоя, Полковник разъярился, поняв, что продвижение по службе ему не светит. Он воображал себя по меньшей мере фельдмаршалом. А в итоге получил всего лишь отставку и свободный доступ к бутылке.

– А в равной ли мере относятся эти мотивы и к послу, и к Президенту? – спросил Фокс. – Как к объектам покушения, я имею в виду.

– В случае Шеридана, похоже что не в равной.

– Нет, – согласился мистер Уипплстоун. – В его случае – далеко не в равной.

Они посидели некоторое время в молчании. В конце концов Аллейн сказал:

– Думаю, нам следует поступить следующим образом. Мы оставим вас здесь, братец Фокс, вести наблюдение, которое, боюсь, окажется полностью бесполезным. Мы не знаем, к какому решению они придут в своем свинарнике, да собственно говоря, не знаем даже, что они там обсуждают. Еще одно покушение на Президента? Роспуск этого их Ку-Клус-Карпа? Догадаться все равно невозможно. Однако возможно, что вам удастся услышать или увидеть что-нибудь интересное. Что касается вас, Сэм, то если вы в состоянии выдержать еще одну наполовину бессонную ночь, было бы очень неплохо просмотреть ваши тогдашние записи.

– Разумеется. С удовольствием.

– Тогда пошли?

Они вылезли из машины, но Аллейн вдруг наклонился к ней и сказал в окошко:

– Снаскриты не проходят.

– Это вы о мотиве? – спросил Фокс.

– О нем самом. Громобой сказал мне, что они восстанавливают свой магазин в Нгомбване, помните?

– О Господи, – сказал Фокс, – как же это я зевнул?

– Вот и поразмышляйте, пока сидите. В случае чего свяжитесь со мной.

Он сунул в карман портативную рацию и вместе с мистером Уипплстоуном вернулся в дом № 1 по Каприкорн-Уок.

В прихожей на столе лежала картонная табличка с отпечатанным на ней словом “УШЕЛ”.

– Мы оставляем ее друг другу для сведения, когда уходим, – пояснил мистер Уипплстоун. – Чтобы не запирать дверь на цепочку.

Он перевернул табличку другой стороной – на ней значилось: “ДОМА” – провел Аллейна в гостиную, закрыл за собой дверь и зажег свет.

– Хотите выпить? – спросил он. – Виски с содовой? Присаживайтесь. Я сейчас принесу содовую. Секундочку.

И он вышел с выражением юношеского оживления на лице.

Одна из ламп освещала висящую над камином картину. Трой написала ее уже довольно давно. Праздничный пейзаж, наполовину абстрактный. Аллейн хорошо его помнил.

– А! – сказал, возвратившись с сифоном, мистер Уипплстоун. – Любуетесь моим сокровищем? Я купил его на одной из выставок “Группы” – по-моему, вскоре после вашей женитьбы. Да выгляни же ты, наконец, Люси, ради всего святого! Так, может быть, нам перейти в столовую, чтобы я мог разложить мои экспонаты по столу? Но сначала выпьем. Вернее, вы пейте, а я займусь поисками.