Онлайн книга «Вот идет Мессия!..»
|
Пока пастух перегонял мимо «караванов» свое стадо, пес стоял рядом с хозяйкой, дрожа от возбуждения и полаивая – вероятно, оскорблял большую пастушью собаку, рыжую, короткошерстую и молчаливую… – А я могла бы его убить? – спросила вдруг женщина сама себя. И самой себе ответила твердо: – Да. Теоретически… Тень уже поджималась к сваям вагончика, вот-вот нырнет под него и вынырнет по другую сторону. Солнце палило дорожку, выметая над нею бабочек и мух. Гудение пчел стало тихим и сонным. Зяма захлопнула «Иудейскую войну», поднялась и занесла в вагончик табурет. – Ну, – сказала она, надевая соломенную шляпу. – Надо и честь знать. Вспомним долг матери семейства. И они стали подниматься в гору под палящим солнцем, то и дело останавливаясь, вываливая языки и шумно дыша… В лавке Арье гудел кондиционер и было необычно многолюдно для середины дня, целых три человека. Солдат, строительный подрядчик Шрага (в поселении медленно строился комплекс из нескольких двухэтажных домов. В зависимости от хода очередного этапа мирных переговоров правительство то замораживало все стройки в поселениях, то приоткрывало щелку) и постоянный рабочий Муса, араб из Рамаллы. Вид у него был крайне истощенный: не так давно закончился великий пост, мусульманский праздник Рамадан, и Муса еще не отъелся. Он стоял рядом со Шрагой, в пакетике у него отвисали картонная пачка с какао, булка и три помидора. Все что-то оживленно обсуждали. Зяма не застала начала разговора, так как минуты три уговаривала Кондрата подождать ее у входа. Арье не терпел собак в лавке. – А что, Муса, – спрашивал Арье, – между собой твои жены-то не ругаются? – Ругаются, – вздохнул Муса. – Все время ругаются. Солдатик (он был здесь новеньким, во всяком случае, Зяма его не знала) уже заплатил за пачку сигарет, но не уходил, с любопытством прислушиваясь к разговору. – Да на черта тебе две жены! – воскликнул Шрага. – А зимой хорошо, – ответил араб, – тепло между ними… И мужчины расхохотались… Зяма взяла тележку и покатила ее в глубь магазина, к холодильникам. Ей многое нужно было купить. Когда она подкатила полную тележку к кассе, Арье уже был один, сидел на высоком круглом табурете и что-то считал на калькуляторе. В детстве, по-видимому, он перенес полиомиелит – у него были туловище нормального мужчины и несоразмерно короткие руки и ноги. Тем не менее Арье был женат на миловидной женщине по имени Малка. Он стал считать Зямины покупки, поминутно поднимая глаза от кассы на дверь, в солнечном проеме которой сидел, изнывая, пес. – Смотри, – сказал Арье, продолжая считать, – у этого араба две жены и семнадцать детей. У меня всего одна жена. Сколько за свою жизнь я могу сделать детей? Пять. Ну семь. Потом: мы же всем хотим образование дать… – Он вздохнул, выбил чек. – Они говорят – демография. Вот тебе и демография. – По-моему, он симпатичный, – сказала Зяма, – я его все время здесь вижу. – Симпатичный, – согласился Арье. – Главное, спиной к нему не поворачивайся… Кондрат уже ныл и переминался с лапы на лапу. Ему было жарко. – Иду, иду… – сказала ему Зяма. – Зьяма, ты разбираешься в русских? – спросил Арье. – Немного. – Тут один бешеный русский на днях пристал ко мне с этим… называется «Группенкайф»… Что это, не знаешь? Она пожала плечами. – Что-нибудь из секса? – Не думаю, – сказала она. – Это препарат, таблетки. И порошок. Вроде из тибетских трав. – Из каких? – Из тибетских. Тех, что растут в горах Тибета. – Тибет – это страна исхода твоей собаки? – спросил он подозрительно. – Ммм… до известной степени… – сказала она, забирая с прилавка тяжелые сумки. – Я б тебе дал тележку, но ты ее перевернешь под гору. – Не надо, – сказала она, выходя. – Они не такие уж тяжелые. – Зьяма, – окликнул он ее, – ты со своим псом говоришь по-русски или нормально? – И так, и эдак, – сказала она. – Он владеет двумя языками… Сумки были тяжелыми, но она все-таки сделала крюк до белого домика, который все называли «секретариат». Туда доставляли почту и расфасовывали ее по деревянным ячейкам. Сто двадцать три ячейки, по числу семей, живущих в поселении. Она достала из номера девяносто девятого очередной «Информационный листок», написанный от руки крупным почерком и размноженный на ксероксе. Писем, к сожалению, не было. Счетов, к счастью, тоже. Не стоило делать крюк. Дома она быстро начистила картошки, поставила кастрюлю на плиту и так же быстро перекинула на сковороде несколько отбивных. Готовила она всегда просто, быстро и вкусно. Голодными не держала никогда. Минут через сорок из школы должна была явиться дочь – тоже отнюдь не покладистый человек, по кличке Мелочь. Она не выносила голода совсем, поэтому к ее приходу тарелка с дымящейся едой должна была уже стоять на столе, так, чтобы с порога за ложку, иногда даже минуя мытье рук, особенно если дома не было отца – врача и педанта. Сегодня в больнице у него было сдвоенное дежурство. Между тем время подбиралось к двум, и скоро надо было ехать. Зяма уже с полчаса непрерывно об этом помнила. В ожидании Мелочи они с Кондратом завалились на диван читать «Информационный листок», эту домашнюю стенгазету, которую Зяма всегда читала вслух и с выражением. Для двенадцати русских семей его переводила с иврита Хана Коэн, это было ее добровольное участие в деле обихаживания новичков, многие из них еще не читали на иврите. Здесь это называлось «мицва» – понятие более объемное, чем просто «благое дело» или «долг». На русский это короткое слово следовало бы перевести так: «благой поступок, совершаемый по добровольному, но неотменяемому долгу души». Русский язык Хана Коэн успела за двадцать лет не то чтобы забыть, но подогнать его под законы грамматики иврита; переводила она, в точности копируя обороты ивритской речи, и в этом смысле «Информационный листок» очень напоминал Зяме перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, с той только разницей, что содержание «Листка» ей нравилось больше, чем сочинения блистательного ренегата. – Так, – объявила она псу, – сначала, как в приличной передовой: попугать и пригрозить. «Решения комиссии „За безопасность поселения“: а) По закону, все здоровые мужчины от 18 до 60 лет должны нести охрану Неве-Эфраима. б) Дежурства должны быть распределены между всеми по справедливости…» – Ты слышишь? – спросила она пса. – Опять справедливость. Вот евреи! «в) Все, кто не вышел на стражу или не разбудил следующего за ним, получит двойное дежурство, и его имя будет опубликовано». |