Книга Обман, страница 93 – Элизабет Джордж

— Все правильно, — согласился Ажар. Барбара почувствовала, что они наконец-то сдвинулись с мертвой точки.

— Так значит, у него было больше чем достаточно причин не раскрывать себя, если он был гомиком.

— Если он им был, то да, — подтвердил Ажар. Погасив окурок, Барбара стала пристраивать этот новый элемент в составную картинку убийства Кураши, пытаясь определить его место. Когда ей было что-то непонятно, вновь обращалась к Ажару.

— А если кому-то стало известно, что именно он скрывает, наверняка известно, поскольку он наблюдал Кураши в такой ситуации, которая исключает двоякое толкование его поступков… И если этот человек вступил с ним в контакт и сказал, что он знает… И если этот человек предъявил ему некоторые требования…

— Вы говорите, — перебил ее Ажар, — о человеке, который первым заподозрил Хайтама в гомосексуализме?

Барбару насторожил тон, которым был задан вопрос, в нем слышалась и тревога, и готовность к спору. Она поняла, что ее размышления заводят их обоих туда, куда Ажар и его кузен все время подталкивают ее, а поэтому со всей горячностью бросилась спасать положение:

— Это особый свидетель, Ажар, человек, которому известны все особенности мусульманского отношения к гомосексуализму.

— Вы утверждаете, что об этом знал азиат?

— Да ничего я не утверждаю!

Ажар задержался взглядом на стакане, и Барбара поняла, что он думает. Его размышления вывели его на единственного азиата, кроме членов его собственной семьи, упоминавшегося полицией в связи с делом Хайтама Кураши.

— Кумар, — сказал он. — Вы считаете, что этот самый Фахд Кумар причастен к смерти Хайтама?

— Я этого не говорила, — ответила Барбара.

— Но ведь не придумали же вы все это, — сказал он. — Ведь кто-то сообщил вам об отношениях Хайтама с этим человеком, верно?

— Ажар…

— А может, что-то навело вас на эту мысль? И вы подразумеваете шантаж?

— Вы слишком уж забегаете вперед, — покачала головой Барбара. — Ведь я сказала лишь, что если кто-то один видел, как Кураши делает то, чего не должен делать, то это мог видеть и второй. Ну все, хватит.

— И вы полагаете, что этот «второй» и есть Фахд Кумар, — не остановился Ажар.

— Послушайте. — Барбара чувствовала все нарастающее раздражение, вызванное отчасти тем, с какой легкостью Ажар читал ее мысли, а отчасти и тем, что это увлекательное занятие может внести путаницу в расследование и завести его кузена туда, где он не хотел бы оказаться. — Ну какая вам разница, был ли это Фахд Кумар или сама королева…

— Вот и я, вот и я, вот и я! — Громкое пение стоявшей в дверях Хадии прервало их беседу. Она махала им акварелями, зажатыми в одной руке, во второй руке держала стеклянную баночку, накрытую полиэтиленовой крышкой. — Барбара, я принесла только два рисунка, потому что третий, на котором море, мне не нравится. Посмотрите, кого я поймала! Она сидела на кусте роз. На кухне мне дали баночку, и она залетела прямо в нее.

В сумеречном свете Барбара увидела перепуганную пчелу, мечущуюся в тесной банке в безнадежных попытках вырваться на волю из стеклянного плена.

— Я положила ей еду. Смотрите. Видите? Я проткнула в крышке несколько дырочек. Как вы думаете, ей понравится в Лондоне? Я думаю, что понравится, ведь там столько цветов. Она будет их есть и делать мед.

Поставив баночку с пчелой на стол, Барбара разглядела на дне банки вялый лепесток розы и несколько пожухлых листиков — это все, что приготовила Хадия пчеле на ужин. Да, претендовать на Нобелевскую премию по энтомологии девочке еще рано. Однако что касается отвлечения внимания взрослых и вмешательства в их дела, к этому у нее безусловно был талант.

— Да, — задумчиво сказала Барбара, — с этим, девочка, я думаю, возникнут проблемы. Ведь у пчел есть семьи, и они все вместе живут в своих ульях. Пчелы не любят чужаков, так что, если ты привезешь эту пчелу в Лондон, там у нее не будет семьи. По-моему, именно из-за этого она сейчас так волнуется. Уже темнеет, и, хотя ей было приятно погостить у тебя, ей очень хочется домой.

Хадия, подойдя вплотную к Барбаре, наклонила голову, так что ее нос почти касался стекла банки.

— Вы так думаете? — спросила она. — Так мне ее выпустить? Она скучает без своей семьи?

— Конечно, — заверила девочку Барбара, разворачивая ее акварели. — И к тому же пчелам плохо в банках. Тесно, душно и небезопасно.

— Почему? — поинтересовалась Хадия. Оторвав взгляд от акварели, Барбара посмотрела на отца юной художницы.

— Потому что, когда ты вынуждаешь создание природы жить не в тех условиях, в которых ему хочется, все кончается тем, что кому-то становится больно.

Тео меня не слушает, решила Агата Шоу, как не слушал, когда они выпивали, обедали, пили кофе, смотрели девятичасовые новости. Он совершал все надлежащие действия и даже умудрялся отвечать, причем так, что и менее сообразительная женщина смогла бы не упустить нить разговора. Но Агате было совершено ясно, что реконструкция Балфорда-ле-Нез интересовала Тео не больше, чем ее — цены на хлеб в Москве.

— Теодор! — громко окликнула она, пыталась остановить его тростью. Он уже в который раз проходил мимо ее дивана, меряя шагами расстояние от своего кресла до открытого окна и обратно, словно еще до наступления ночи решил протоптать тропинку по расстеленному в комнате персидскому ковру. А его бабушка никак не могла решить, что сильнее раздражает ее: загадочная манера общаться с ней или его недавно появившийся интерес к тому, что происходит в саду. Да и что он мог разглядеть там в быстро сгущающихся сумерках? Но если поинтересоваться, к чему он проявляет столь неуемный интерес, он ответит, что ему до смерти жаль сгоревшего на солнце газона — в этом она не сомневалась.

Трость не помогла, да она до него и не дотянулась. Тогда она произнесла:

— Теодор Майкл Шоу, попробуй пройди еще раз по комнате, и я так огрею тебя тростью по заднице, что ты запомнишь это надолго! Вот этой самой. Ты слышишь?

Это подействовало. Он остановился и грустно посмотрел на нее.

— Неужели, ба, ты на это способна?

Этот вопрос прозвучал настолько наивно и по-детски, что она удивилась. Странно, он, кажется, еще способен на нежности. Тео хотя и не пошел к окну, но смотрел в ту сторону.

— Что, черт возьми, происходит? — громко произнесла она. — Ты не слышал ни слова из того, о чем я толковала тебе весь вечер. Прекрати сейчас же!

— Что именно? — спросил он и, надо отдать ему должное, выглядел при этом настолько растерянным, что почти убедил ее.

Но все же ему не удалось ее обмануть. Как-никак она вырастила и воспитала четырех непохожих друг на друга детей — шестерых, если причислить к ним еще и Тео с его тупоголовым братцем. У нее было особое чутье: она предчувствовала все затеи своих отпрысков, когда те их только начинали задумывать, и особенно в тех случаях, когда их намеревались от нее скрыть.