Книга Кроссворд для Слепого, страница 49 – Андрей Воронин

— Продолжай, продолжай, издевайся над стариком, ерничай. Тебе можно, ты никакими обязательствами с органами не связан, а я там служу.

— Я не ерничаю, Федор Филиппович, это просто цепь наблюдений выстраиваю и делаю выводы. А если хотите, продолжу дальше.

— Валяй, Глеб, — генерал взглянул на циферблат часов.

— Вот вы взглянули на часы, а это говорит о чем?

— Ну и… — вставил три копейки генерал.

— О том, что у вас мало времени и вы хотите как можно скорее перейти к делу и вытряхнуть на стол содержимое вашего портфеля. Но если вы мне дадите три попытки, я отгадаю, какой вопрос вас мучит.

Лицо Потапчука стало непроницаемым, и он мгновенно стал походить на зрителя, случайно вырванного гипнотизером для своих штучек из зала, зрителя, который не желает поддаваться на уговоры или трюки гипнотизера.

— Вы сейчас невероятно напряглись и не желаете верить в то, что я могу знать, могу догадаться о вашей тайне.

— Нет у меня никакой тайны! — в сердцах пробурчал Потапчук. — Хватит, Глеб, меня разыгрывать. — Говори, что ты уже знаешь?

— Ничего не знаю, Федор Филиппович, — наивно улыбнулся Сиверов, повел сильными плечами и, картинно заломив пальцы рук, хрустнул ими прямо над столом.

— О боже, как только с тобой Ирина живет? Ты и с ней загадками, ребусами разговариваешь?

— Она женщина, вы мужчина. Она полагается на интуицию и чувства, а вы, Федор Филиппович, в первую очередь на факты, которые пытаетесь выстроить в логическую цепочку, причем так, чтобы каждое звено соответствовало предыдущему и следующему, чтобы цепочка оказалась крепкой, чтобы звенья были склепаны или спаяны на совесть. Вы пришли ко мне по делу Макса Фурье и оператора Сергея Максимова. Это первый вариант. Возможно, он ошибочный. Но я думаю, все сегодня вертится вокруг них.

— Ты, Глеб, конченый, — генерал допил кофе, — разговаривать с тобой становится просто невыносимо, ты издеваешься, сам того не подозревая.

— Хотите, я продолжу дальше?

— Слушай, что это за симфония? Опять Вагнер? — чтобы сбить Глеба с мысли, поинтересовался генерал, взглянув в темный угол, где стояла огромная колонка, похожая на гроб средних размеров.

— То, что это Вагнер, догадаться несложно. Но не симфония. Вы ведь знаете мои пристрастия. А вот если вы скажете, какой оркестр и в каком году исполнил вот это произведение, то я вами, Федор Филиппович, буду искренне восхищаться, а к вашему авторитету в моих глазах я смогу пририсовать еще один жирный плюс.

— К черту оркестр, Глеб Петрович, к черту год, когда они записали этот концерт!

— Нет, Федор Филиппович, раз уж мы договорились играть по правилам, то давайте будем их придерживаться.

Генерал поставил портфель на колени, отодвинул в сторону чашку, расстегнул замок и вытащил две пухлые папки, обыкновенные, серые. Тесемки были завязаны на аккуратные бантики.

— Сами завязывали, — сказал Глеб. — Такие бантики только генерал Потапчук вязать умеет, только у вас хватает терпения вот так аккуратно разгладить тесемочки в пальцах, а затем…

— Глеб, не до бантиков мне. Каждый день на ковер по два раза хожу, и дрючит меня замдиректора во все дырки, как ему захочется, только еще старым ослом не обзывает. Но, думаю, он завтра-послезавтра перейдет и к подобным формулировкам.

— Ну, если так, то за оскорбления ему придется ответить.

— Что-то у тебя, Глеб, сегодня тон шутливый? Вроде Вагнер к подобным разговорам не располагает, видишь, как серьезно играют, вдумчиво?

— Несерьезно они играют, Федор Филиппович. Серьезно играет Караян, а японцы играют с легкой иронией. Для них Вагнер — это всего лишь объект, а вот для Герберта фон Караяна Вагнер — Бог, на которого он молится. И всех своих оркестрантов — скрипачей, виолончелистов, духовиков, ударные — заставляет служить Богу, как настоятель храма заставляет служить весь свой клир.

— Слова-то какие красивые знаешь — клир! Ты еще скажи архимандрит, синклит.

— Нет, не буду, — улыбнулся Глеб, наполняя чашки уже остывшим кофе.

Генерал закурил, но развязывать красивые бантики на двух папках не спешил. Глеб смотрел на него немного грустно. Настроение изменилось у него мгновенно.

— Давайте к делу. Только сначала скажите, угадал я насчет француза?

— Нет, не угадал.

— Жаль, я надеялся.

— Ты высчитал, Глеб, что я к тебе пришел именно с этой проблемой. Наверное, ты тоже газеты читаешь?

Глеб отрицательно покачал головой:

— Давно не читаю, Федор Филиппович, и вам советую отказаться от вредной привычки. Хотя вы — человек государственный, на службе, и газетки вам приходят бесплатно, контора за них платит. Правильно я говорю?

— Да правильно, только не пойму, куда клонишь.

— Все это болтается в Интернете. Включаешь компьютер и начинаешь рыскать. Там кусочек, там предложение, там абзац, там два слова, там картинка, там дата. А потом все это складываешь, складываешь, разделяешь, опять складываешь, умножаешь. Получается, в общем-то, цельная картина, в которой отсутствуют некоторые элементы. Это как на картине…

— На какой еще картине?

— На старой картине, Федор Филиппович, плохо сохранившейся, прошедшей огонь и воду. На картине образуются утраты. Плохой реставратор возьмет и станет внагляк дорисовывать недостающие части, стараясь подражать стилистике художника.

— А хороший? — насторожился генерал.

— Хороший придумает способ, как из картины сделать новое произведение.

— Когда-то, Глеб, ты мне уже это рассказывал.

— Ну вот видите, память у вас замечательная. А рассказывал я вам это в восемьдесят девятом году. Могу даже назвать число, день, месяц.

— Лучше бы ты вспомнил, какое торжество у Ирины.

— Я же говорил вам, вспомнить этого я не могу. Вот возьму флаг и с флагом в руках приеду к ней, поздравлю с праздником.

— Твое настроение мне, конечно же, нравится. В другое время я, возможно, хохотнул бы вместе с тобой, постарался тебя подначить, раззадорить, но, поверь, Глеб, мне не до шуток.

— Все, Федор Филиппович, понял, я серьезен, как фокусник во время сеанса. Знаете, они ведь обманывают зрителя с очень серьезным выражением лица. Если маги арены начнут улыбаться, хихикать, то ощущение фокуса исчезает. Я становлюсь серьезным, — Глеб провел ладонями по лицу, и, действительно, выражение губ, глаз, бровей изменилось мгновенно. Он стал сосредоточенным, похожим на минера, держащего в руках проводки, которые нужно соединить, и тогда произойдет взрыв где-то далеко, не рядом, но взрыв будет ужасной силы. А еще Глеб стал похож на хирурга со скальпелем в руке, готовым начать операцию. Все эти сравнения пронеслись в голове генерала Потапчука как вихрь.