Книга Кроссворд для Слепого, страница 73 – Андрей Воронин

Сиверов, больше ничего не объясняя, включил компьютер. Вывел на монитор две фотографии.

— Я скопировал их с кассеты, отснятой Максом Фурье на «Славянском базаре». Вы знаете этих людей? Он специально снимал их в толпе крупным планом.

Потапчук, прищурившись, разглядывал лица.

— Мужчина в соломенной шляпе и с усами кажется мне немного знакомым, а второй — в джинсовом костюме — нет.

— Я тоже не сразу узнал, кто они. Понадобилось время. Интернет — полезная штука. — Сиверов вывел на экран увеличенную групповую фотографию. — Встреча военных делегаций России, Беларуси, Ирака. Первый — это военный атташе Ирака в Москве — Мансур, второй — заместитель министра обороны Беларуси Бартлов.

— Точно, — восхитился генерал.

— Вскоре после встречи военных разразился международный скандал. Выяснилось, что в Минскую военную академию приглашены на обучение тридцать иракских офицеров по программе обслуживания и использования ракетного комплекса «Меркурий».

— Помню этот скандал.

— А перед этим промелькнула информация, что в присутствии американских наблюдателей уничтожен такой же комплекс. И два дня назад Бартлов отправлен в отставку, — Глеб проиллюстрировал свои слова выдержками из газетных статей. — Теперь подумаем. Может ли быть подобное совпадение случайностью?

— Ты имеешь в виду частое упоминание комплекса «Меркурий»?

— Не только. Могут случайно оказаться в одном квартале в Витебске в одно и то же время Мансур, Омар и Бартлов?

— Нет, — подтвердил Потапчук, — вдобавок там же оказались ты и Макс Фурье.

— Они собрались в одном месте, чтобы довести до конца сделку по нелегальной продаже Ираку ракетного комплекса, способного сбивать американские самолеты. Минимальная стоимость комплекса сто — сто пятьдесят миллионов. Деньги шли через Омара. Я убрал его в самый неподходящий момент, в разгаре сделки, когда деньги находились в движении, переходили со счета на счет, и часть суммы вышла из-под контроля организаторов. Теперь все участники пытаются выяснить: погиб Омар или дернул вместе с деньгами?

Потапчуку нечего было возразить.

— И что теперь прикажешь делать?

— Это уже большая политика. В нее меня не впутывайте. Не мне решать, кто более ценен России на данном этапе: Америка или Беларусь с Ираком? Желает ли наше правительство, чтобы зенитный комплект сбивал натовские самолеты, или нет? И не вам решать эти вопросы. Доложите начальству все как есть. Оно доложит президенту. Это как в кроссворде.

— В каком еще кроссворде? — спросил Потапчук.

— Картина Шагала была завернута в плакат с кроссвордом. Когда я его увидел, у меня рука зачесалась, кроссворд и до половины не был разгадан. Но не стану же я разгадывать чужой кроссворд в купе поезда?

— Теперь мне стало все понятно. Кстати, Глеб, ты так и не назвал сумму своего гонорара за ликвидацию Омара. Когда начальство разберется, что ошибки не произошло, тебе заплатят.

— Я уже сам выписал себе гонорар и даже получил его, — ответил Сиверов.

— Ерунда, что ты такое говоришь?

— Я с конторой в расчете. И не прогадал. Если хотите, можете вернуть мне шестьсот долларов, это была моя предоплата за получение гонорара.

— Глеб, я уже не понимаю тебя.

— И не надо понимать.

* * *

Ирина Быстрицкая покидала свой офис на десять минут позже обычного. Она пыталась дозвониться до Глеба, но не получилось, поэтому сбросила информацию на пейджер. Глеб не перезвонил. Она шла к стоянке. Открыла машину: на сиденье лежал букет полевых цветов. Женщина с удивлением посмотрела на цветы, взяла их в руки, поднесла к лицу, вдохнула аромат. Цветы пахли медом, пчелами, жарким летним солнцем. Она оглянулась по сторонам.

Глеб опирался о капот темно-синего «фольксвагена» и улыбался. На глазах поблескивали солнцезащитные очки. Ирина смотрела на него, он — на нее. Так продолжалось почти минуту. Затем Глеб прикоснулся пальцем к своему носу и двинулся к Ирине.

— Куда ты пропал? — воскликнула она.

— Поэт закончил поэму. А вы, красавица, нос испачкали, — Глеб достал из кармана носовой платок.

— К черту носовой платок! Я и тебя сейчас перепачкаю, — Ирина бросилась на шею Глеба, поцеловала в губы сильно, смело, жадно.

— Мне даже стыдно, — сказал с придыханием Глеб, когда Ирина отстранилась. — Теперь и ты испачкана пыльцой.

— Ты немного похож на шмеля, даже на твоих очках пыльца.

— Плевать, — ответил Глеб. — Садись, я поведу машину.

— Почему это ты?

— Ты разволновалась.

Он сел. Ирина устроилась рядом.

— Куда едем?

— Я помню, у нас праздник, маленькое торжество. Я приготовил тебе подарок, хотя немного и опоздал с ним.

Через полчаса они уже были дома. Ирина ахнула: стол был накрыт на две персоны, в центре стояла бутылка французского вина.

— Это еще не все, — беря за руку Ирину, произнес Глеб, — пойдем, покажу подарок, — и он повел ее в спальню.

Торжественно открыл дверь, впустил Ирину, сам остался у нее за спиной. Над кроватью с двух сторон висели картины.

Ирина недоуменно смотрела на них.

— Что можешь сказать?

— Очень красиво, — произнесла она и повернулась к Глебу. Тот улыбался, сверкая солнцезащитными очками.

— Похоже на Шагала.

— Не просто похоже, это и есть Шагал, самый что ни на есть подлинный.

— Не поняла… Это подлинники? — она уже привыкла ничему не удивляться за те годы, что была с Глебом.

— Да, подлинники, восемнадцатый год.

Ирина подошла к картинам, долго смотрела на них, затем покачала головой.

— И по какому же поводу такие подарки мужчина дарит женщине? Ты что, музей ограбил?

— Нет, я не нарушаю криминальный кодекс, во всяком случае, стараюсь. Это от чистого сердца. Это мой гонорар, наверное, самый большой, какой я только умудрился заработать.

— Я ничего не понимаю…

— Я разгадал кроссворд, а картины — премия.

Ирина бросилась на Глеба, и они рухнули на кровать.

Розовая и золотая картины Марка Шагала парили над ними.