Онлайн книга «Кроссворд для Слепого»
|
— Из какого банка? — Из настоящего, на Тверской. Ефим мял деньги. Такой суммы он никогда в руках еще не держал. Видеть видел, слышать слышал, но чтобы вот так сразу — этого не было, — Забирайте, — Фима сложил деньги вдвое, еще раз пересчитал. Глеб взял картины: — Подбросить тебя куда-нибудь? — Э нет, сам доберусь. Ехать с деньгами с малознакомым человеком Ефиму не хотелось, поэтому он кивнул и быстрой походкой, словно торопился в закрывающуюся аптеку, бросился со двора. Глеб сел в машину, картины поставил на заднее сиденье. Посмотрел на телефонный номер на своем «мобильнике» и по номеру понял, куда Фима звонил: этот номер ему был уже известен. «Ну вот, теперь все стало на свои места и уже ничего не сдвинешь, ничего не изменишь.» Из машины Глеб позвонил Потапчуку и, сославшись на неотложные дела, сообщил, что встреча, если и состоится, то завтра. Генерал переспрашивать не стал, причины они по телефону никогда не выясняли. * * * Озлобленный и расстроенный, Олег Петрович Чернявский возвращался домой. «Будь он неладен, этот Фима Лебединский, придурок конченый! Ну ничего. Он решил меня обмануть. У него есть покупатель… Какой к черту покупатель? Этого быть не может, потому что не может быть никогда, — в сердцах чертыхался и матерился коллекционер-галерейщик. — Надо будет, тебе голову, придурок, отвертят, оторвут и отфутболят как мяч. И покатится она в овраг, и будут ее бродячие псы грызть. Он меня на испуг брать пробует… Не такой я идиот, чтобы купиться. Меня на мякине не проведешь!» Он подъехал к дому. Охранник стоянки поднял шлагбаум, кивнул. Но на кивок охранника Олег Петрович не отреагировал. Он сидел за рулем с каменным, непроницаемым лицом. Портье в подъезде угодливо улыбнулся: — Вас мужчина спрашивал. — Ну и что из того? — Ничего, Олег Петрович, просто он расспрашивал, во сколько вы с работы приедете. — И что ты ему сказал? — Сказал, что не знаю. — Правильно. За окнами уже была ночь. Чернявский остановился перед дверью квартиры, вошел. Потянулся к выключателю, зажег свет. Затем закрыл дверь на два замка и, на ходу сбрасывая пиджак, развязывая галстук, прошел в холл. Свет он не зажигал, в холле царил полумрак. — Уроды проклятые! — громко произнес он, прислушиваясь к собственному голосу. — Вонючка! — вспомнив Фиму, галерейщик швырнул галстук на диван. Он потянулся к выключателю, включил свет. Плотно сдвинул тяжелые шторы на окнах, пошел к сейфу. Он знал, что только картина может вернуть ему спокойствие. Открыл гардероб, отодвинул стенку и принялся колдовать над сейфом. — Вот и ты, любимая, родная, — беря холст в руки, прошептал Чернявский, прижимая картину к груди. Он поставил ее напротив большого светильника, направил на нее свет, взял пепельницу, сигарету и зажигалку. Сел в кресло напротив, щелкнул зажигалкой. Прикурил. Уставившись в полотно, негромко присвистнул, словно подзывал любимого пса, а затем, затянувшись, выпустил дым в сторону — так, чтобы он не мешал созерцать холст. Еще несколько мгновений Олег Петрович сидел, покачиваясь в кресле, неторопливо куря сигарету, не обращая внимания на столбик пепла, который висел, грозя упасть на брюки. — Игра стоит свеч, — произнес он довольно громко и внятно, не отводя глаз от полотна. — Думаешь, стоила? — раздался за спиной Чернявского мужской голос. Чернявский очень медленно обернулся: у окна, заслонив собой торшер, стоял мужчина в серой куртке, в руках он держал пистолет. — Ты все хорошо продумал, Олег Петрович, и все у тебя получилось. Плюс невероятное везение. — Вы кто? — быстро моргая, спросил Чернявский. — Сиди, не шевелись, а то я нечаянно нажму на курок, и тогда пуля пробьет тебе голову. И холст вновь придется отмывать, на этот раз не от темперы, от твоих мозгов. — Ты кто? — А ты как думаешь? Чернявский пожал плечами, сигарета обожгла пальцы, и он, вздрогнув, принялся медленно давить окурок в пепельнице. — Давай по порядку, дружок. Рассказывай, как все было, и, может быть, этим ты спасешь свою шкуру. — Я свою шкуру? А зачем мне ее спасать? Незачем. — Ты безгрешен, как ангел? — У тебя ничего на меня нет. — Ты уверен? — Абсолютно, — отчетливо произнес Чернявский. По лицу было заметно, что он не на шутку испугался. Один в пустой квартире, и какой-то человек с пистолетом, и непонятно, какие у него намерения, ведь он в любой момент может выстрелить. Чернявский четко видел палец, лежавший на курке пистолета. — Мне нечего сказать, — выдавил он из себя. И тут мужчина бросился на него, повалил вместе с креслом на пол, прижал коленом горло, а пистолет воткнул прямо в глаз, сбросив на пол очки. — Значит, так: ты убил мою подругу, отравил ее! Как ты это сделал? Если расскажешь, я тебя не пристрелю! — Какую подругу? — выдыхал, выкрикивал сдавленным голосом коллекционер. — Софью Куприну. Софочку, мою Софочку… Быстро, быстро говори, как ты это сделал? — Я оставил таблетку, я положил в ее аспирин… меня тогда в городе не было… — Зачем ты это сделал? Я ее любил… — Она знала… знала о картине, вот об этой картине. Хочешь, забери ее, она стоит десять миллионов, как минимум… Десять миллионов долларов, слышишь? Они будут твои, только не убивай! — Чернявский чувствовал, как ствол пистолета уперся в скулу, как этот ствол дрожит. И Чернявский понял, вернее, почувствовал, что незнакомый мужчина именно сейчас готов нажать на курок. — Эта картина стоит десять лимонов? Софья о ней знала? — Да! Да! Когда придурок Серж привез в галерею этот холст и попросил, чтобы я дал ему документы на вывоз, я показал картину Софье. — Зачем ты ей показал? — шипел Глеб. — Зачем ты, сволочь, втянул в это дело, ведь я ее так любил? — Ты ее любил? Извини… — Ты ее трахал? Трахал? — кричал Глеб, пытаясь всунуть ствол пистолета в рот. — Да, один раз. — Она была хороша в постели, она тебя ласкала? — Да… То есть, нет… получилось само собой… — Ты к ней приехал специально? Ты знал о таблетках? — Нет, я ничего не знал, она сама рассказала, что пьет аспирин, чтобы кровь не загустевала… |