Онлайн книга «Царские врата»
– Берите! – Нам… мама не велит на улице ни у кого ничего брать… Конфетки могут быть отравленные… В фантики – яд могут завернуть… – И даже взрывчатку! – Я не отравлю вас… Не взорву! Я – вас… всех – люблю… – Правда? Под Алениными руками, ладонями, под локтями – эти головенки теплые, светлые и темные, эти лица – в веснушках и смуглые, скуластые и испито-бледные, сразу видно, какие богатые, а какие бедные, эти бесконечно шевелящиеся, танцующие в воздухе ручки, плечики, гусиные, утиные, цыплячьи шейки. Жизнь маленькая, теплая, крохотная, трепещущая: крылья бабочки. Ах, бабочка-то мертва, уже под стеклом в песочнице: в секрете. А вот другая летит. Над песочницей. Над песком. Над временем. Живая.– Тетя, поймай нам бабочку! – Не смогу… Пусть летает – свободная… Улыбалась. Обнимала их. Обнимали ее. Ее колени. Ее ноги. Хватались за юбку. Теребили. Смеялись беззубыми ртами, розовые десны показывая. – Я люблю вас, – говорила Алена всем, а брала на руки только одного. Рыжего, того, грубияна. Рыжий гудел ей в ухо: – Тетя, а у тебя детки есть? – Есть, – кивала Алена. – Вы все мои. – Не твои! – кричал рыжий и бился, как рыба, у нее в руках. – У нас свои мамки! Уди ассюда! Пусти! Уди! – У меня сына в тюрьму посадили, – беззвучно сказала Алена, и губы ее дрожали. Солнце насквозь просвечивало грязный песок в кривой, корявой песочнице. Алена присела на корточки, опустила рыжего пацана в песочницу. Перед ней встала тьма. Втянула ее в себя. И она не слышала, как визжали живые дети, как свистел мертвый ветер и пересыпал мертвый песок, как кричал женский высокий голос: – «Скорая», «Скорая», скорей! Женщина сознание потеряла! Упала на улице! Да, здесь лежит, записывайте адрес, быстрей! ПАЛАТА Уже не вставала. В палату вошла маленькая толстенькая санитарка Лиза из Толоконцева. Лиза была еще не старуха, но как старуха: шепелявила, охала, с трудом передвигалась на ножках-кеглях. Лиза, самая добрая нянечка в больнице. Остальные грубили, ворчали, шепотом матерились. Лиза держала в руках судно. – Ну как, сделаем дело-то? Алена медленно повернула голову. Тускло поглядела на санитарку. – Спасибо. Не хочу. – Да врать-то, – беззлобно сказала Лиза. – Давай аккуратненько. Алена лежала безучастно. Лиза подоткнула под нее одеяло. – Ишь, капризная. Не хочу! А если не хочу, укол вкачу! Лиза вышла, переваливаясь с боку на бок, как утка, шаркая тапочками. Алена проводила ее глазами. «Старая, а ходит как беременная, впереди живот несет», – тоскливо подумала она про Лизу. Соседки по палате молчали, спали. Одной, Лидии Викторовне, недавно исполнилось восемьдесят семь, к ней приходили сын с женой, принесли пирогов и банку домашнего яблочного сока. Она спала, закинув лицо, раскатисто храпела. Другая, Мария, даже в постели лежавшая в черном, как апостольник, платочке, все время молилась. Она молилась бесконечно, и днем и ночью: Алена проснется, а Мария сидит на кровати и шепчет, молится. Когда не молилась – она ела, спала и принимала назначенные врачом процедуры. Мария была ходячая, а Лидия Викторовна и Алена – лежачие. Поэтому они просили Марию: принеси то, помоги это. Мария любую просьбу послушно выполняла. Спала Мария неслышно, как мышка. Всегда вверх лицом. «Лежит как в гробу». Алена горько посмотрела на бледное, в морщинах, лицо Марии, на сложенные на груди руки. Лидия храпела недуром. Мария лежала тихо. Сердце билось все реже. Голова кружилась, в ушах шумело. Потом раздался легкий звон. Звон перешел в тяжелый, неистовый. Голова Алены раскалывалась от звонкого ужаса. Алена не видела: Мария проснулась и сидит на кровати, смотрит во все глаза на Алену. Не сводя с Алены глаз, продевает руки в рукава халата. Туже затягивает на лбу черный платок. Семенит к двери. Выбегает в коридор. Кричит тонко, истошно: – Доктор! Сестра! Тяжелая серая тьма закатывала в себя, как в ковер. …стояла медсестра Ира, круглолицая и пухлогубая, наклеивала пластырь на иглу, торчащую у Алены в руке. «Оживили». – Рукой не шевелите, не дергайте. Система на два-три часа. Уж потерпите. – Потерплю.Лидия издала длинный, тягучий стон. Потом все стало тихо. Звонко и пусто. Мария перестала молиться. Послушала тишину. Подошла к Лидии. Пощупала ей лоб. Потрогала запястье. Алена слышала голоса, шаги. Смутная суета облаком поднялась вокруг нее. – Звоните сыну. Кто-нибудь знает телефон сына? – Душу усопшей рабы Твоея… «Это я умерла? Надо мной читают?» – Смените капельницу. Осторожно, Ира. – Ну что вы, Полина Валерьевна, вот и все. – Ставьте кавинтон. Хотя, может, это бесполезно. – Хорошо, Полина Валерьевна. Шарк-шарк – Лиза. Тук-тук – каблуки врача. Пух-пух – беззвучный, легкий шаг медсестры. Три женщины у ее постели. Она лежит с закрытыми глазами, а три женщины смотрят на нее. АЛЕНА И СЛЕПАЯТонким скрипом пропела дверь. В палату кто-то вошел. Шаги приблизились к Алениной койке. Раздался странный звук. Пошлепывали по стене. Алена скосила глаза. Шарит руками, щупает никелированные спинки коек старуха. Голова обвязана цветным шерстяным платком. Жилы на руках вздулись. На безымянном пальце – рубиновое старинное кольцо. Вставные, белые и золотые, зубы светятся в темноте палаты из-под высохших губ. Старуха медленно, шаг за шагом, водя руками в воздухе, приближалась, и Алена поняла: старуха – слепая. – Кого ищете? – Тебя, – радостно ответила слепая старуха. Нашарила спинку Алениной койки, ощупала рукой железный край. Аккуратно отвернула простыню, чтобы сесть не на белье – на матрац. – Нашла тебя. На губах дергалась улыбка. «Безумие. Кто она?» – Мне трудно говорить. – По голосу тебя узнала! Слепая протянула к ней руки. Засмеялась. – Уйди! – бессильно крикнула старухе Алена. А старуха смеялась. Она смеялась радостно, довольно, и все искусственные зубы, как у лошади, торчали наружу. – Тебе спасибо! |