Книга Я выбрал бы жизнь, страница 13 – Тьерри Коэн

Жереми подошел к нему и почувствовал, как забилось сердце.

— Тома?

Ребенок не ответил.

«Может быть, это не он?»

— Тома! — повторил он тверже.

Мальчик не повернул головы.

«Ему, наверно, года четыре или пять. Может быть, шесть. А Симон, видимо, на год моложе».

— Ты не мог бы прерваться на пять минут, пожалуйста?

Мальчик нажал на кнопку паузы и, не оборачиваясь, скрестил на груди руки.

— Тома!

— Что? — вяло отозвался ребенок.

«Значит, это он. Подумать только, младенец, которого я еще вчера держал на руках! Это какое-то безумие!»

— Ты… ты позавтракал? — спросил он наобум.

Ребенок пожал плечами.

Он явно дулся. Может быть, только потому, что ему помешали играть.

Жереми подошел ближе и присел перед ним на корточки. Мальчик опустил голову.

— Посмотри-ка на меня.

Тома поднял на отца строгий взгляд.

«Он больше похож на маму, — отметил Жереми. — Просто ее портрет. Эти тонкие черты, эти зеленые глаза, этот рот».

Он был взволнован и смущался перед этим маленьким чужаком со знакомым лицом, которого помнил — казалось, это было только вчера! — грудным младенцем.

— Где мама? — спросил Жереми.

Вопрос удивил ребенка и, кажется, даже разозлил. Он с вызовом уставился на отца.

— А то ты не знаешь, — сухо ответил он.

Что это значило? С Тома Жереми было не по себе. Ему хотелось обнять его и поцеловать, но поведение мальчика к этому не располагало.

— Ладно, играй.

Он оставил Тома, который тотчас снова взялся за джойстик, и, вернувшись в кабинет, без сил рухнул в кресло.

«У меня двое детей».

Он повернул сиденье и увидел перед собой электронный календарь на стене. На картинке была школа, похожая на ту, в которую он ходил в детстве. Он прочел дату. 2010. 8 мая 2010 года. «Не может быть! С моего последнего воспоминания прошло шесть лет! Мой день рождения! Это история без конца!»

Он попытался сориентироваться во времени. «Тома шесть лет, даже чуть больше. Симон — наш второй ребенок. Он младше на год или два. Мы переехали на новую квартиру. Мне двадцать девять лет».

Он обреченно вздохнул. «И это все, в чем я уверен? Как может жить человек, так мало знающий о себе?»

Ему захотелось посмотреться в зеркало; он вышел из кабинета и пошел искать ванную.

В зеркале он увидел все пометы, которые оставило время на его лице. Кожа немного поблекла. Волосы на несколько миллиметров отступили, две-три морщинки залегли в уголках чуть запавших глаз. У него украли жизнь. Он старел резко, рывками. Время било его наотмашь, и после каждого удара Жереми отключался, чтобы очнуться через годы. «Вот именно, моя жизнь похожа на череду оплеух между короткими проблесками рассудка. Вспышки света в темном коридоре. И я старею».

Желудок стиснуло спазмом. Ему хотелось есть. Тот же голод, что в прошлый раз. Этот признак жизни пробудил в нем желание действовать. Сейчас он поест, чтобы восстановить силы и ясность ума. Он хотел бороться. С чем? С кем? Как? Этого он еще не знал. Просто отказывался смириться.

В холодильнике он нашел кусок курицы, бутылку фруктового сока, колбасу. Он ел и пил быстро, чтобы подавить свою слабость, не разбирая вкуса пищи, но ее ощущение на языке было приятно. Вошел Тома, и Жереми стало стыдно за жалкое зрелище, которое он являл собой.

— Хочешь поесть чего-нибудь со мной? — спросил он.

Тома не ответил. Он направился к кухонному шкафчику, открыл его и достал две шоколадки.

— Знаешь, тебе нельзя сейчас есть шоколад. Если ты не завтракал…

Но Тома вышел, не дожидаясь конца фразы.

Жереми почувствовал себя глупо. «Кто я такой, чтобы делать ему замечания?» Ему было неловко в новой для себя роли отца, импровизация не очень удавалась.

Зазвонил телефон.

Подумав, что это может быть Виктория или его мать, он кинулся в гостиную.

Тома уже снял трубку. Он говорил тихим и грустным голосом:

— Да… хлопья и шоколадку… он выпил свое молоко…

Мальчик говорил с Викторией.

— Когда ты приедешь? — спросил он. — Почему ты уехала?

Голос его срывался. Он чуть не плакал.

— Я не хочу здесь оставаться. Приезжай за нами… Да… Хорошо… Я тоже… Даю его.

Жереми подошел, чтобы взять трубку, но мальчик позвал братишку. Симон подбежал и схватил телефон. Только тут Тома заметил в гостиной отца. Не говоря ни слова, он смахнул слезу и ушел в свою комнату.

Жереми хотел было пойти за ним, утешить. Но не мог. Это он был причиной горя Тома. В растерянности он слушал, как Симон говорит с Викторией.

— Мамочка? — Голосок у Симона был веселый. — Да, молочко… Ты где?.. Ты приедешь?..

Мальчик внимательно слушал, кивая головкой, как взрослый.

— Я тебя люблю, мамочка… очень, очень, очень… хорошо… обещаю… я тоже…

Он хотел повесить трубку, но Жереми подскочил и вырвал ее у него из рук. Симон удивленно смотрел на него, хмуря бровки.

— Виктория? — почти выкрикнул Жереми.

Повисла пауза.

— Да?

— Виктория? Где ты?

— У родителей. За городом.

— Но почему?

— Почему? Отдыхаю.

Голос Виктории был холодный и насмешливый.

— Ты… ты вернешься?

— Не сегодня. Жереми, я не хочу говорить обо всем этом. Я уехала, чтобы побыть одной. И поверь, мне нелегко не видеть детей. Надеюсь, ты хорошо заботишься о Тома. Ему сейчас тяжело. Постарайся поговорить с ним. Постарайся быть, наконец, ему отцом!

— Я не понимаю…

— Я тоже не понимаю. Ты прекрасно знаешь, что поэтому я и уехала. Мы поговорим обо всем вечером. Я позвоню около восьми. Не забудь их выкупать. И они должны быть в постели самое позднее в половине восьмого.

— Постой, я хотел тебе сказать…

— Нет, вечером, Жереми, вечером. Да, кстати, с днем рождения.

Жереми расхаживал по гостиной, мысленно повторяя слова Виктории и пытаясь найти в них хоть какую-нибудь зацепку.

Она на него сердится. Так сильно, что уехала, оставив его одного с детьми. Похоже они поссорились. Он чувствовал себя виноватым. Виктория не стала бы обижаться на пустом месте.

«Что же я ей сделал? Что за человеком я стал? Я не хочу ее потерять! Так скоро!»

Она упрекала его за отношение к детям. Он плохой отец. И плохой муж.