Онлайн книга «Три чайные розы»
|
* * * Вернувшись в Петербург, Маша постаралась с головой уйти в работу, благо была занята сразу в нескольких спектаклях. Она пропадала в театре с утра до вечера. Главреж Палыч требовал от артистов абсолютной самоотдачи и совершенства, а если замечал халтуру – устраивал «показательную порку». Маша своего руководителя побаивалась и в то же время уважала, считая его гением. Палыч никому не позволял скучать: каждый его спектакль становился явлением, всякий раз режиссер старался сказать что-то новое. Он и в жизни не давал к себе привыкнуть: неделями мог пребывать в образе вальяжного лорда (костюм, трубка, барственные интонации), а потом наступал другой период – в театр влетал человек в мятой рубашке, джинсах, небритый, взъерошенный, недовольный, и тогда уж влетало всем по первое число. Угадать, когда один период сменится другим, было совершенно невозможно, как и понять, от чего это зависит. Случалось и Маше попадать под поезд самого мрачного сплина Палыча. В такие часы он был угрюм и кричал: «Бестолочи! Сволочи! Талантом здесь даже не пахнет!» – а потом завершал пассаж отборным трехэтажным матом, сложные речевые конструкции которого неизменно поражали Машино воображение и приводили ее в восторг. Мат Палыча звучал невероятно органично и изысканно. В общем, работать с этим человеком было нелегко, но, что и говорить, интересно. До Машиной премьеры оставалось совсем немного, когда в театре стало известно, что главрежа снимают с руководящей должности. Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба. Поговаривали, что тут не обошлось без интриг и Палыча «подсидели». Сразу после его отставки ведущие актеры оказались перед выбором: остаться в труппе или покинуть театр вместе с любимым режиссером. Но уйти с ним означало уйти в никуда, начать все с нуля, поскольку у Палыча не было ни помещения, ни денег. Маша оказалась одной из первых, кто принял решение оставить театр и отправиться следом за учителем. Об иных вариантах она даже не задумывалась. – Детка, а ты не боишься ошибиться? – усмехнулся Палыч, узнав о ее решении. Маша невозмутимо пожала плечами. – Ну смотри! Потом не жалуйся! Кстати, почему ты это делаешь? – Потому что вы мой учитель! Палыч хмыкнул: – Не в Японии живем, Басманова, к чему этот кодекс воина с его долгом следовать за учителем до конца, куда бы этот печальный конец ни вел?! – Я считаю вас гением! – Стало быть, из любви к искусству? Но справедливости ради стоит сказать, что М., к которому перешел театр, очень способный режиссер, отнюдь не бездарность! «Мерзкий старикашка, – вздохнула Маша, – совершенно несносный! Вероятно, из-за дурного характера и неуживчивости его и отправили в отставку!» – Я ухожу с вами, потому что решение о вашем увольнении несправедливо! Палыч расхохотался: – Несправедливо! Эвона как! Фря ты зеленая, Маша Басманова! Что ты знаешь о жизни? Я десять лет отсидел при старых режимах! И если бы думал о какой-то там справедливости, то наверняка своротил бы с ума! – Хотите сказать, что ее нет? – Именно. Я давно не верю ни в справедливость, ни в причинно-следственные связи. Ты, Басманова, наверное, думаешь, что тебе в награду за благородство и верность, как ты говоришь, учителю, воздастся? Одарят ролями, завидной актерской судьбой и славой? Хе-хе… А это вряд ли случится… Маша заявила уже почти с раздражением: – Переубеждая меня, вы попросту теряете время! Я ухожу с вами – дело решенное! – Ну и черт с тобой! – махнул рукой Палыч. – Только учти! Никаких поблажек тебе все равно не будет! Я – скотина неблагодарная! Будешь плохо играть – уволю к чертям собачьим! Поняла? Она улыбнулась: – Конечно! Вместе с Машей уволились еще семь актеров, что ее, в справедливость все-таки искренне верящую, изрядно ободрило. Для функционирования новому театру не хватало двух таких пустячных вещей, как помещение и финансы, и Маша с пылом бросилась решать эти вопросы. Три недели она обивала пороги различных приемных, рассказывая о таланте и заслугах Палыча, пытаясь убедить господ от культуры в том, что их святая обязанность поддержать гениального режиссера, но ее усилия натыкались на стену равнодушия и косности; получалось примерно так: «Барон хороший человек, но одним бароном больше, одним меньше, какая разница?» Маша уже совсем было отчаялась, но помощь вдруг пришла, откуда не ждали. В один из дождливых, уныло-серых дней, после посещения очередной приемной с очередным отказом, она отправилась в ресторан на встречу с Лопатиным. Виктор часто звонил девушке, интересовался ее делами, приглашал в рестораны и театры, предлагал другие варианты совместного досуга. Маша от его заманчивых предложений неизменно отказывалась. В этот раз она приняла приглашение незадачливого поклонника от совершенного отчаяния, ей хотелось хоть немного развеяться. – Ты похудела! – неодобрительно заметил Лопатин, окинув Машу взглядом. Она с улыбкой махнула рукой – какие, право, пустяки! Лопатин покачал головой, дескать, совсем не пустяки, и заказал много еды. – Как поживает твой поэт? – осведомился Виктор, соотнося Машину тоску и изрядно исхудавшую фигуру с Бушуевым. Она промолчала. – Не хочешь говорить о нем? – Нет. Лопатин вздохнул: странное дело, в присутствии этой девушки он робеет, не зная с какого края к ней подступиться, сам себе кажется нелепым, огромным, грубым. Между тем до встречи с нею проблем в отношениях с женщинами Виктор не испытывал, но Маша особенная, она словно пришла из другой жизни – бесконечно далекой и непонятной ему, где по вечерам счастливое семейство ведет задушевные разговоры и пьет чай и где всегда выполняют данные обещания. – Как твои дела в театре? Мне очень понравился тот спектакль! Ты здорово играла! Я бы с удовольствием посмотрел еще что-нибудь! Она печально улыбнулась: – Не получится! – Почему? – Потому что театра больше нет. Моего театра, понимаешь? Она рассказала об уходе из театра и нынешних мытарствах. Внимательно выслушав ее сбивчивый монолог, Лопатин заявил: – Не переживай! На это деньги найдутся! – Откуда? – Я дам! А не хватит – поговорю со своими друзьями. Надо поддержать культуру! Маша с недоверием уставилась на Лопатина. Он мало походил на мецената и покровителя искусств. – Витя, ты представляешь, сколько это стоит? – Не дороже денег! Она фыркнула: – И что я тебе за это буду должна? Лопатин пожал могучими плечами: – Ничего. – Ну и ну! Бойся данайцев, дары приносящих! |